Трагедии тьмы прятались всюду в тенях вокруг Текстильного – волны живой изгороди скрывали в себе привидение, прошлое, будущее, содрогающегося духовного призрака, полного тревожных чёрных извилистых сдвоенных ночных пыток – гигантская труба из красного кирпича взмывала к звёздам, из неё шёл чёрный дымок – внизу миллионы шепчущих листьев и прыгающих теней – это мой безнадёжный сон о прогулке или пребывании там среди ночи, ничего не случается, я просто прохожу мимо, всё невыносимо закончено (однажды я стырил футбольный шлем с Текстильного поля, вместе с Г. Дж., трагедия преследования и вины Текстильного поля) (а ещё там кто-то засветил мне камнем в лоб) —

Осенью моя сестра пришла посмотреть, как я играю в футбол со своей шайкой, грохот, удар ногой, подсечка – я крутил для неё тачдауны, ради её аплодисментов – это было за главной трибуной, когда команда Текстильного билась под началом тренера Расти Ярвелла – громада железных красных небес, падающие листья, резкий свист – мокрые натруженные задубевшие руки —

Но ночью, и летом, или под влажным ветреным апрельским дождём, это поле, эти деревья, этот ужас железных столбиков и кирпичных столбов – угрюмая тишина – плотность потакетвилльской ночи, безумие снов – забег завершается в разлитом мраке, во вспыхнувшем зелёном круге тёмной ночи скрывается зло – Доктор Сакс был здесь повсюду – его ликование воодушевляло нас и заставляло бегать, прыгать, хватать листья в охапку и кататься по траве, когда мы шли по домам – Доктор Сакс проникает в кровь детей своим плащом… его смех прячется в чёрных капюшонах тьмы, он проникает в вас вместе с воздухом, детский ночной восторг – это послание из темноты, телепатическая тень в этой пустой наклонной чаше.

Я ночевал у Джо Фортье – я много раз ощущал гусиную кожу на его холодных ногах или кожу гудроновой чёрной пятки, когда мы лежали в сырых сараях и на чердаках его домов Саксовыми ночами с историями о духах и странными звуками —

Я впервые встретил Джо, когда он жил на Банкер-Хилл-стрит всего в одном броске камня от угла Западной Шестой и Босверт, где коричневый халат согревал меня в небе на шее моей матери – Наши матери работали рядом на большой ярмарке прихода Святого Луи – и они однажды зашли вдвоём в каменный замок-особняк на Лейквью-хилл рядом с Люпин-роуд, расположенный симметрично по отношению к Замку на Змеином Холме (и среди зазубренных чёрных сосен, под которыми Жерар скользил вниз по снегу моего детства, я помню, как боялся, что он ударится о сосну) – Наши матери зашли в этот «Замок» по каким-то церковным делам и вышли, сказав, что это место слишком жуткое для ярмарки – моя мать добавила, что в залах были каменные ниши (старое солнце, должно быть, светило красным в пыльных вестибюлях этих каменных дыр на Крюке, когда я родился снаружи за соснами) —

Мы с Джо обследовали все возможные городские дома с привидениями. Главный из наших великих домов был найден, когда Джо жил на Бридж-стрит около Восемнадцатой, в старом сером шатком особняке на развилке засыпанных листвой осенних улиц – через Бридж-стрит, за каменной стенкой лужайки, поднимался тоскливый сосновый склон, совсем как лужайка у Замка на Лейквью – а Дом с Привидениями был всего лишь оболочкой, кусками штукатурки, балками, битым стеклом, дерьмом, мокрыми листьями, точёными ножками старых этажерок, клубком ржавых рояльных струн (как в старом заброшенном сухогрузе, превращённом в плавучий буй, всё ещё можно обнаружить завитки на балках Капитанской Столовой, и солнце блестит радостным морским утром, как это было когда-то давно в Малайе или Сиэтле) – В этой старой Домовой Оболочке обитали призраки – разрушались крыши – и моча струилась по декадентским балкам и выпуклым треснувшим стенам – Что-то безымянное, смутно непристойное, с дикими рисунками огромных залуп, длинных как змеи, с тупыми плевками яда – мы тянули за доски, сдвигали кирпичи, ломали новые гипсовые острова, пинали осколки стекла —