– Кто эти «мы»?

– Лисе – сопрано, и я – тенор.

Девочки разразились истерическим хохотом, а Лисе растерялась.

– Булле… – начала она.

– А название у вас есть? – фыркнула Беатрис.

– Ясное дело. – Булле стал выписывать в воздухе буквы, произнося название медленно и преувеличенно отчетливо: – «Совершенно Гармоничный и Очень Смешанный Хор Булле».

– Ха-ха, – насмешливо сказала Беатрис. – У вас как бы хор из двух певцов? А у Халлвара Теноресена их не меньше тридцати.

– Кто сказал, что у нас два певца? – возмутился Булле. – У нас их больше.

– И как бы кто еще?

– Н-ну, доктор Проктор – баритон, – начал Булле и закрыл один глаз, считая на пальцах, словно запомнить всех было невероятно трудно. – И… среди альтов у нас есть его возлюбленная Жюльет Маргарин. И еще Перри, у него самый высокий дискант.

– А Перри это как бы кто?

– Это семиногий перувианский паук-упырь. Его верхние ноты такие высокие, что немузыкальный человек вообще не воспринимает их. Но голос очень красивый.

– Фи, – сказала Беатрис. – Ты как бы выдумываешь все это, как обычно, Булле. Все знают, что нет в природе никаких семиногих перу… перу…

– Ах нет? – сказал Булле. – Тогда поздоровайся… – он сорвал с себя оранжевую шапку, – с Перри!

Девочки вскрикнули. Некоторые уронили недоеденные бутерброды на пол. На голове у Булле действительно сидел черный кривоногий паук. Правда, его вид не был особо перувианским и не выдавал особой кровожадности или стремления петь, но это был, несомненно, паук. И если сосчитать, то да, у него было семь ног.

– И эт-то вот как бы может петь? – недоверчиво спросила Беатрис.

– Конечно, – сказал Булле. – Неужели ты не слышишь? – Он закрыл глаза и стал раскачивать головой, напевая: – Аллилуйя, аллилуйя…

Девочки смотрели на Булле и паука, раскрыв рот. Лисе вздохнула. Это было еще более мучительно, чем обычно.

– Если серьезно, – сказала Беатрис, – то я слышу только тебя, глупый коротышка.

– Ну конечно, – вмешалась Лисе. – Он же сказал, что немузыкальный человек не может воспринимать высокие ноты пауков-упырей.

Беатрис широко раскрыла глаза. Она всегда и во всем была первой, а Лисе заявила, будто у нее, Беатрис, нет музыкального слуха!

– Аллилуйя, аллилуйя, – запела Лисе, стараясь качать головой в такт движениям Булле.

– Если серьезно, – фыркнула Беатрис и встала, – то мы, хористы, уходим отсюда.

И они, задрав нос, прошествовали мимо Лисе, Булле и Перри на школьный двор.

– Да-да, – сказала Лисе. – Такие они подруги. И такой у них хор. А мне они выделили местечко на своей скамейке.

– Теперь стало просторнее. – Булле подсел к ней. – И кому надо петь в хоре, когда можно играть в оркестре?

Подумав, Лисе решила, что Булле прав.

– Ничего не скажешь, замечательный паук.

Булле и Лисе вздрогнули от неожиданности. Потому что они не слышали шагов. Над ними нависала сгорбленная фигура учителя труда Грегора Гальваниуса. Он смотрел на них – или, точнее, на Булле – взглядом, в котором определенно чувствовалось нечто хищное.

– Господин Ик, – вырвалось у Булле.

– Господин Ик? – переспросил Гальваниус. Глаза у него были немного навыкате, веки дергались, взгляд был прикован к Перри. – Так ты назвал этого молодца?

– О, его? – сказал Булле. – Друзья зовут его Перри. Вы любите пауков, господин Гальваниус?

– Очень, – кивнул Гальваниус. Изо рта у него выскочил длинный язык и облизнул губы. – Я вообще люблю насекомых, можно сказать.

– Вот как? – удивился Булле. – Это семиногий…

– …перувианский паук-упырь, – подхватил Гальваниус. – Красивый и упитанный экземпляр.

Из уголка его рта потекла слюна.

Булле взял оранжевую шапку и осторожно надел ее на голову, прикрыв Перри.