– Лиз, не обольщайтесь! Я не верю в чудесное исправление. Мне плевать, почему вы уехали из Нью-Йорка, мне еще больше плевать, почему вы вернулись, но я постараюсь сделать все, чтобы вы не получили степень – мне заранее жаль ваших будущих пациентов.

Я молча собрала все бумаги, направилась к выходу, бросив на прощанье: «До свидания». Ответа я не услышала.

Только отойдя от кабинета мне показалось, что керамическая чашка разлетелась вдребезги об стену. Что же, мать его, я сделала такого, чтобы Кайл Мэтьюс так меня возненавидел?

После консультации с Кайлом я позвонила матери маленькой Веры и договорилась, что приеду навестить ее через день, когда у меня будет полноценный выходной.

Чтобы как-то унять дрожь после этого ужасного разговора, я пошла на обход. Почти все маленькие пациенты находились в больнице максимум пару недель и после лечения отправлялись домой: наши врачи еще несколько месяцев отслеживали их состояние, но чаще всего ребята в больницу не возвращались.

Но в правом крыле на шестом этаже больницы было отделение, где находились те, кто никак не мог порадовать близких выздоровлением.

Я вошла в тихий коридор и заглянула в первую палату. В ней находились две девочки. Одна спала, вторая читала книгу. Она была очень худой, брови еще не выросли после химиотерапии, голову закрывал яркий платок.

– Привет. Как твое самочувствие, Элли?

– Хорошо! Спасибо, доктор.

Я взяла планшет с ее показателями. Год назад девочке удалили опухоль, но она дала значительные метастазы. Несколько курсов химиотерапии результатов не принесли. Сейчас все ждали, даст ли родной отец разрешение на пересадку костного мозга – только при пересадке был минимальный шанс, что малышку удастся спасти. Элли находилась в больнице уже несколько месяцев, и мы с другими врачами старались иногда заглядывать к ней, чтобы поболтать, пока ее папаша не проявлял никакого желания хоть как-то поучаствовать в судьбе дочери.

– Сегодня на улице пасмурно, вероятно будет дождь.

– Ох, как бы я хотела прогуляться по парку с Шарлем.

– Шарль – это твоя собака?

– Да, бигль. Мама подарила мне его два года назад на день рождения. Я очень скучаю по нему.

– Малышка, ты скоро вернешься домой!

– Лиз, скажите честно, я когда-нибудь выйду отсюда?

Ком встал в горле. После такого вопроса любые проблемы с чертовым Кайлом ушли на второй план. Я не знала, что ответить, когда голубые как небо глаза, смотрят на тебя и ждут правды. Или же надежды…

– Элли, твоему папе нужно чуть больше времени, чтобы принять решение, но я уверена, что все будет сделано лучшим образом!

На самом деле мать Элли считала, что отец вряд ли согласится на операцию. А наш клинический прогноз – 20 % успеха излечения даже после операции. Так себе шанс, но все же лучше, чем ничего.

– Я искренне верю, что все получится. Слышала разговор Доктора Джоан и доктора Кайла, они говорили, что малышка Элли в следующем году обязательно пойдет в школу.

– Ох, как я жду этого! Я уже выучила все буквы и начала читать по слогам.

Мы листали книгу со сказками, Элли читала свои любимые отрывки. Спустя полчаса она сказала, что устала и уснула, едва коснувшись подушки.

Я аккуратно поправила одеяло и, собираясь выходить из палаты, чуть не закричала от испуга. В дверном проеме стоял Кайл.

– Что вы здесь делаете? – шепотом спросила я у куратора.

– Могу задать вам тот же вопрос.

– Я навещала девочку.

– Лиз, займитесь, наконец, своими пациентами! Элли – не ваша пациентка! И от того, что вы будете читать ей сказки, она быстрее на поправку не пойдет.

– Да, не пойдет! – сказала я с вызовом – Но она просто маленькая девочка, которая уже много месяцев находится здесь совершенно одна. Я прихожу к ней поболтать, чтобы она не чувствовала себя одиноко. Если слово «эмпатия» вам чуждо, в этом нет моей вины.