Данилову, несмотря на то что тяги к сквернословию он никогда не испытывал, хотелось выразиться более экспрессивно. Абсурдность ситуации вкупе с сознанием собственного бессилия не может не нервировать. Даже если кажется, что ты уже все повидал и ко всему привык.

Третий курс тоже озадачивал, правда далеко не в такой степени, как пятый. Во время занятия по теме «Регионарная анестезия»[10] одна из студенток, Шильдикова, для третьекурсницы довольно немолодая (на вид ей было около тридцати), задала с места обескураживающий вопрос:

– Скажите, Владимир Александрович, когда же наконец запретят эпидуральную анестезию?[11]

Требовать, чтобы спрашивающие или отвечающие студенты непременно вставали, Данилову и в голову не приходило. Не кадетский корпус, чай.

– Запретят?! – Данилову показалось, что он ослышался.

– Да! – подтвердила Шильдикова.

– А почему ее должны запретить? – удивился Данилов. – Что в ней такого?

– А то вы не знаете? – Шильдикова растянула тонкие губы в улыбке, которая явно должна была стать саркастической, но вышла просто кривой, и красоты плосколицей Шильдиковой не добавила. – Сотрудник кафедры, и не знаете?

– Сотрудник кафедры всего знать не обязан, – сухо ответил Данилов, еще не до конца свыкшийся со своим новым амплуа. – Если вам есть что сказать – говорите, если нечего, я продолжу…

По лицам студентов пробежали улыбки. Скромные такие и почти незаметные. Кто-то с кем-то переглянулся, кто-то кому-то подмигнул.

– Сказать мне есть чего, очень даже есть, – Шильдикова закатила глаза и взяла разгон. – Всем известно, что вторжение в эпидуральное пространство прерывает цепочку энергетического обмена, и человек больше не в состоянии подпитываться из мирового океана…

Улыбки на лицах студентов стали заметными – от уха и до до уха. Мелькнул оттопыренный кверху большой палец – здорово, мол, излагает Шильдикова.

– Спасибо, – перебил Данилов. – Было очень смешно. А теперь я, с вашего позволения…

– Вот видите! – Шильдикова картинно всплеснула руками и, словно в поисках поддержки и понимания, оглянулась на своих одногруппников (сидела она в первом ряду). – Я еще толком ничего сказать не успела, а вы не хотите слушать! Зачем же тогда спрашивали?

– Простите, – спокойно, без ерничанья, сказал Данилов. – Больше не буду спрашивать. Давайте про…

– У невежества есть два пути – отрицание и отторжение! – возвестила Шильдикова и умолкла, оскорбленная, но не униженная.

Молчание ее было многозначительным, побуждающим сказать что-то в ответ. Да и вообще, как-то надо было отреагировать, дать свою оценку, расставить точки над «i». Во всяком случае, так считал Данилов.

– Мне как преподавателю медицинского вуза, – начал он, – немного странно слышать от студентки третьего курса о том, что, вводя иглу в эпидуральное пространство, мы прерываем какую-то цепочку энергетического обмена…

– Может, вам и про чакры слышать странно? – перебила Шильдикова.

– Во время занятия – да.

– А после? – не сдавалась Шильдикова.

– А потом мне неинтересно, – честно признался Данилов. – Скажите, Александра, а как вы совмещаете подобное… мировоззрение с учебой в медицинском вузе? И почему? Если, конечно, это не секрет.

– Не тайна – мне надо получить диплом врача, чтобы иметь возможность лечить людей, чтобы я могла практиковать. Я же не виновата, что у нас такие дурацкие законы, которые не разрешают человеку без врачебного диплома заниматься лечением! Вот я и вынуждена учиться здесь, потому что другого выбора у меня просто нет…

Одна из студенток за спиной Шильдиковой покрутила пальцем у виска.

– А эпидуральная пункция наносит организму непоправимый вред, и ни один по-настоящему грамотный врач ее делать не станет, – вернулась к истокам Шильдикова. – Так же, как и плевральную пункцию!