– Я займусь ей, – говорит он, глядя на монитор с показателями жизнедеятельности. Увы, но пока там ровная линия. Нужно срочно запускать сердце, иначе будет поздно: ещё пара минут, и в мозгу женщины начнутся необратимые изменения. Попросту говоря, он умрёт, а следом и её тело.

Коротко киваю. На очереди следующая машина «Скорой помощи».

– Мужчина, 19 лет, тупая травма головы, – говорит санитар и вопросительно смотрит на меня.

– Гранин! – говорю и смотрю на него. Он только кивает, забирая пациента, и я бегу к следующему пострадавшему.

Стоит мне разобраться с ним, как одна из медсестёр сообщает: ещё одна авария, трое пострадавших.

– Передай им, что мы переполнены, пусть их везут в другую больницу, – отвечаю коротко.

Подчинённая кивает, передаёт мои слова в трубку телефона. Я спешу проверить, как дела у моих ординаторов. Ребята молодцы, хоть не их смена, но приехали, не отказались помочь. Сейчас у них одна женщина 45 лет, у неё закрытый апикальный перелом наружной лодыжки левой голени без смещения. Ученики докладывают: провели осмотр, сделали рентген, ввели местную анестезию, наложили гипс. Температура и давление в норме, рекомендованы гипс четыре недели, обезболивающие препараты, затем ходьба на костылях, физиопроцедуры. Через пять дней посетить травматолога для осмотра.

Согласно киваю, одобрив действия ординаторов, и спешу дальше.

Чуть меньше часа спустя смотрю на большие настенные часы.

– Время смерти 2 часа 24 минуты, – констатирует Никита.

Глубоко вздыхаю. Сердце той беременной женщины запустить не удалось. Малыша спасти тоже. Её мозг был слишком долго без кровоснабжения. Причиной же гибели явился сильный удар в область грудной клетки, остановивший главную мышцу. Береговой сделал всё возможное, и теперь в его глазах тоска. Терять одного пациента всегда печально, но сразу двух…

Выхожу в коридор и иду в соседнюю палату, чтобы посмотреть, как справляются мои коллеги, и мне нужно проверить, как поживает маленькая дочь погибшей. Делаю глубокий вдох и захожу в процедурный кабинет, куда поместили девочку. Возле неё медсестра, Маша ушла помогать другим.

– Как её состояние? – спрашиваю.

– Ей вкололи успокоительное, зашили рваную рану на голени, наложив шесть швов. Температуры нет, давление в норме. Она всё звала маму, но потом уснула.

– Хорошо, – конституирую и покидаю помещение.

Теперь надо узнать, как тот 19-летний парень, которого забрал Гранин. С точки зрения субординации так поступать нельзя. Он – главврач, а я лишь заведующая отделением. Но это моё отделение, мои пациенты, а значит я несу за них ответственность и должна знать всё, что происходит здесь.

8. Глава 8

Лицо у Гранина хмурое, расстроенное. Вопросительно смотрю на него, войдя в палату. Главврач лишь обречённо мотает головой.

– Слишком большие повреждения головного мозга. Мы ничего не можем сделать. Ему осталось меньше часа.

– О, нет, – тихо говорю и предлагаю вызвать Осипа Марковича – он один из опытнейших нейрохирургов страны, может быть, сумеет сделать что-нибудь? В ответ главврач отрицательно качает головой и перечисляет повреждения. Мне становится понятно: такие травмы несовместимы с жизнью. Пациент самостоятельно дышать не может, за него это делает аппаратура ИВЛ.

Столько смертей в одну смену – это серьёзное испытание для психики каждого, кто работает в моём отделении. Конечно, я понимаю, что мы не боги, и далеко не всё зависит от наших стараний. Медицина вообще вещь непредсказуемая. У меня был пациент после пожара. Больше 80%% кожного покрова пострадало! И он выкарабкался. А другой парень, молодой и сильный, сломавший запястье во время тренировки, ночью умер – сердце не выдержало.