– Рит, – Ромка тихонько открыл дверь, зло посмотрел на спящего в моей кровати и помотал головой. – Иди спать. Я в зале буду, а ты в моей комнате.

– Хорошо.

– Рит.

– Ну что?

– Хватит с ним сидеть. Он все равно не оценит.

– А оно надо?

– Что?

– Чтобы оценил.

– Наверное, – Ромка почесал затылок, привалился плечом к косяку и снова тихонько позвал, – Рит. Ну нахрена тебе такой?

– Не знаю.

Он вздохнул, помотал головой и выдохнул: «Дурында мелкая.» Видимо да. Именно дурында. Сижу, рассматриваю осунувшееся лицо, а внутри робко трепещет: «Ведь, если пришел, то это что-то значит, да?»

Я осторожно поправляю его руку, натыкаюсь взглядом на силуэт воющего волка на внутренней стороне предплечья и едва касаюсь его головы. Боясь, что сейчас картинка оживет и цапнет меня за палец. Ровно так же, как Фил «цапнул» меня своей не вяжущейся с ним заботой. Нарычал, заставил сунуть ноги в кастрюлю с водой, а потом ушел. И пропал. Чтобы потом объявиться без предупреждения. Зачем? Зачем ты пришел? Кто ты? Почему ты смотришь на всех волком? И в ответ молчаливая тишина и тихое дыхание. Не расскажет. Раньше вцепится острыми зубами, считая меня врагом, а потом уйдет в свой темный лес. Туда, где деревья исковерканы так, что хорошая девочка раньше переломает себе ноги, если вздумает пойти следом. Но он все равно пришел.

Я оборачиваюсь, чтобы убедиться, что Ромка больше не стоит в дверях. У хорошей девочки колошматится сердце, но, даже остановись оно сейчас, ничего не изменится. У плохого мальчика внутри слишком сильный магнит, а губы с привкусом металла.

– Спокойной ночи, волк, – тихонько шепчу я перед тем, как закрыть за собой дверь.

Лавандовое облако. Умиротворяющее, успокаивающее. Я впервые лечу в темноту с улыбкой на губах, чтобы облако не успело растаять и отпугнуло своим запахом кошмары, так похожие на моль, догрызающую мое сознание. Облако легонько касается лица и что-то шепчет надо мной, словно приманивает заклинанием хорошие сны. Бутч, что же ты вколотил мне под кожу? Что ты мне…

Я не открываю глаза. Медленно ощупываю постель, в которой лежу, и пытаюсь вспомнить, куда меня вчера вечером могло понести. Синее движение. А в памяти ничего. Но я точно не дома. В моей квартирке-студии пахнет совсем по-другому, и уж точно в ней нет даже намека на лаванду. Облизнув сухие губы, натыкаюсь языком на шершавую коросточку запекшейся крови на нижней – видимо, вчера я довыеживался и где-то отхватил. Вообще пустота. И никаких намеков на то, что потасовка была серьезной – ребра не ноют, челюсть шевелится нормально. Странно. Обыкновенно, если я нарываюсь, то последствия гораздо серьезнее. Но больше всего удивляет, что вокруг тишина. Будто оглох. И все же, куда меня занесло?

«Фил, где ты? Вспоминай. Напряги свои извилины. Пил. Помню, что пил. Вроде бы в студии. Точно. Ещё уговаривал Клейстера развязаться – бухать в одиночку было скучно, а Макс, зараза, упорно выливал вискарь, который я подливал ему в „Колу“. Видимо, он мне и втащил. Аккуратненько вырубил и куда-то оттрелевал. Куда? И, главное, зачем? Точно! Он и Мистик меня куда-то вели. Мистик ещё сказал, что так будет лучше. А потом они исчезли и появилось облако. Стоп! Лаванда… Лаванда… Фак! Фак! Фак! Скоты! Гребаные ублюдки!!! Лучше… Кому будет лучше? Мистик, урою за такие шуточки!!!»

Рывком сел и схватился за голову – нельзя, нельзя же так резко. Боль пробила от виска к виску, и память закрутилась, завертела свое кино, расставляя все в хронологическом порядке.

Она. Психанул. Испугалась. «Мама». Замкнуло. А вечером эсэмэс. «В этой войне я на твоей стороне». Сперва не понял от кого, а потом, когда дошло, телефон улетел в стену. Выорался на Мистика и Макса, но легче не стало. Легче не стало и после бутылки вискаря, не отпустило и на следующий день. И через день. А потом все сплелось в кашу из пьянок, каких-то левых телок, ржущих над тупыми шутками. И ни одна не могла вытравить из головы ее испуганное лицо. Я не хотел о ней думать, но все равно вспоминал. Что-то доказывал Максу, но он меня не слышал. Твердил, что нужно извиниться и поговорить.