– Вы думаете, я об этом сейчас с вами разговариваю? – Он схватил Дженни за подбородок и приподнял голову, чтобы она не могла избежать его инквизиторского взгляда. – Я не могу рисковать, что вы солжете мне на этот счет.

Ложь. Дженни проглотила стыдливый комок, поднявшийся откуда-то изнутри. Он осудил ее так просто. Хотя в известном смысле ей не следовало удивляться. Она всегда знала, что думает о ней так называемое приличное общество.

Она перестала быть хорошей, потому что ее поведение не имело никакого значения. Не важно, насколько доброй, или хорошей, или искренней она может быть, они все и всегда будут обвинять ее в том же самом. Не важно, что она совершит, она все равно останется незаконнорожденной девочкой, никогда не знавшей своих родителей. Что она теряла, став мошенницей?

И если джентльмен и видел в ней нечто большее, чем еще одну паркетную дощечку, то он думал то же самое, что и лорд Блейкли, – потенциальный сосуд для его семени, достойный внимания лишь на время сексуальных утех. Она покинула это приличное общество давно, но единственное, что изменилось, – лицо мужчины, делающего ей предложение.

Неделю назад лорд Блейкли абсолютно точно предположил правду о ее одиноком детстве. Теперь он счел ее недостойной. Однако, смотря в его глаза, она ощущала непереносимое желание поцеловать его. Это было похоже на побуждение сковырнуть нарыв – больно, глупо, и все равно снова откроется кровотечение. Неужели она была такой идиоткой, подумав, будто этот мужчина чем-то отличается от других?

За исключением сильного плотского влечения, возникшего между ними, он был точно такой же, как и остальные джентльмены его круга.

– Скажи мне, – прорычал он, – скажи честно, что никогда не вступишь с ней ни в какие отношения.

Нет. Не совсем такой же.

Существовало одно отличие. Он счел ее недостойной, но не она одна удостоилась его осуждения. Нед, его сестра – он жестоко относился к ним тоже. Для него любой человек был не более чем паркетная дощечка. Он был один в многолюдной зале, оставшейся позади них.

Его пальцы вцепились в ее подбородок.

– Скажи. Пообещай мне это, – приказал он.

Дженни представила, каким он видит себя со стороны. Холодным, несомненно. Отличающимся ото всех и превосходящим любого другого. Он видит себя как человека, способного исторгнуть из уст женщины крик наслаждения, испытывая сам лишь нечто большее обычного плотского вожделения. Возможно, лорд Блейкли презирает простых смертных, которые позволяют своему рассудку впасть в такие неловкие и непростительные грехи, как выказывание доверия, признание в любви или привязанности.

Несчастный человек.

– Я вовсе не рассматриваю вашу сестру как потенциальную богатую дурочку, милорд. Удивляюсь лишь, что вы сами так о ней думаете.

Он пристально всматривался в ее глаза в полумраке коридора. Похоже, он удостоверился, что она его не обманывает, поскольку отпустил ее подбородок.

Дженни потерла рукой следы, оставшиеся от его пальцев. Пять отметин горело на ее подбородке. Ей не было больно, но она чувствовала себя униженной. За все эти долгие годы она должна была бы привыкнуть к этому чувству. По крайней мере, подумала она горько, у лорда Блейкли есть несколько реальных причин, помимо ее рождения, верить в ее непорядочность.

Он презрительно покачал головой:

– Я стараюсь видеть правду даже в тех, кем действительно дорожу. У меня нет желания обманывать себя. Что еще должен я видеть?

Существовало миллион ответов. Дженни колебалась, подыскивая лучший вариант. Наконец она выбрала самый жестокий из возможных. Она выбрала правду.