– Он здесь, он прислал телеграмму, и, кажется, я смогу увидеть его, это же правда, правда, нужно только совсем немного, долететь до Ташкента, и я увижу его, хотя бы его, а потом и других, и даже родителей, и… –
– Живой».
Кроме сентиментального (да, Евгений Петрович прекрасно отдавал себе в этом отчет!) желания увидеть погибшего друга у него была как минимум еще одна, и довольно веская, причина лететь в Ташкент. Это причина звалась Михаил Файнзильберг и представляла собой старшего брата Ильфа.
Доброта и чуткость славного, душевного человека прекрасно уравновешивалась в нем рассеянностью, неустроенностью и неприспособленностью к жизни. Такой человек, думал Петров, нуждался в хорошей женщине, в музе, которая возьмет на себя все нюансы пошлого быта. Ильф же иронично именовал эти рассуждения «теорией муз» и постоянно критиковал за нежизненность.
В тридцать седьмом Ильфа не стало; в сорок первом началась война, Петров ушел на фронт в качестве военного корреспондента «Правды», а Миша воспользовался бронью от Союза художников и уехал в эвакуацию.
Как выяснилось впоследствии, он нисколько не изменил своим привычкам и уехал в Ташкент без денег и теплой одежды, где поселился в сыром подвале, питается благодаря нерегулярным подачкам Союза Художников и, кажется, заболевает туберкулезом.
Последнее письмо от Файнзильберга было датировано днем смерти Ильфа – 13-м апреля – и попало к Петрову в конце мая. Миша просил денег, чтобы вырваться из эвакуации и вернуться в Москву. Петров не считал это хорошей идеей – на столицу наступали фашисты, немногие люди, оставшиеся в городе, голодали, и никто не ждал там очередного художника.
В начале июня он выслал приятелю денег, сопроводив их письмом с советом не торопиться с Москвой. И вот, спустя месяц, выясняется, что Миша Файнзильберг умер.
И ладно бы умер! По резкому тону ильфовской телеграммы было прекрасно понятно, что он ужасно переживает из-за этой ситуации с братом, а, значит, дело серьезное, и
«на самом деле я просто хочу увидеть хотя бы кого-нибудь»
…и Ильфу нужна будет помощь, любая. А, значит, Петров должен взять себя в руки, добраться до авиакассы, достать билеты в Ташкент и
«неужели я и вправду увижу его»
отправить другу ответ.
Глава 4
05.07.1942
г. Ростов-на-Дону. Главпочтамт
Е.П. Катаев (Петров)
Петров переписывал телеграмму для Ильфа трижды: в трамвае, в билетных кассах и даже в очереди в ростовском Главпочтамте. Получалось нелепо, скомкано, но – он надеялся! – искренне.
«ДОРОГОЙ ИЛЬЮША ОЧЕНЬ РАД ТЧК УЖАСНО СОСКУЧИЛСЯ ТЧК СПАСИБО ТЧК ВЫЛЕТАЮ ТАШКЕНТ ТЧК ТРАНСПОРТ НАШЕЛ ТЧК РАНЬШЕ МИША ЖИЛ ПОДВАЛЕ СОЮЗ ХУДОЖНИКОВ ПРОВЕРЬТЕ ТЧК ВСТРЕТИМСЯ ГЛАВПОЧТАМТ ТЧК ТЯЖЕЛО ОСТАТЬСЯ АТЕИСТОМ».
Евгений Петрович прекрасно помнил, что соавтор не терпит сентиментальности в телеграммах, но избавиться от «дорогой Ильюша», «очень рад» и «ужасно соскучился» не было никакой возможности. Думать о том, что он увидеть Ильфа – живого! – все еще было непривычно и страшно, и невольно приходили мысли, а вдруг этой встречи в Ташкенте не будет. Что, если телеграмма окажется единственным шансом написать погибшему другу? Так стоит ли беречь слова?
«Ужасно соскучился».
Петров обязательно скажет это Ильфу при встрече. Но до Ташкента еще надо дожить, правда?
А пока снова был Главпочтамт, короткая очередь у окошек приема и отправки, и странный молодой человек у входа с газетой в руках поднимает глаза и провожает мутным взглядом. Петров рассеянно улыбнулся ему и пристроился в хвост очереди.
– Евгений Петров? – громко спросила полная улыбчивая сотрудница, та самая, которая выдавала телеграмму от Ильфа пару часов назад. – Это же вы? Никуда не уходите!