– И что вы замерли?

– А чего делать-то?

– Раздевайтесь.

– Раздеваться? Прямо здесь? Целиком?

– Вас что-то смущает?

– Ну…вы же женщина, а я мужчина…

Отвлекшись от процесса подготовки к осмотру, Ведъма подняла глаза на Гавриила, внимательно всматриваясь в его испуганное лицо.

– Неплохие когнитивные способности, господин. Вижу, вы вполне можете сделать вывод о гендерном различии на основе визуальных данных, что также говорит о не столь критичном поражении вашего зрения, о коем я думала.

Лицо Малгиной было непроницаемым и рассудительным, однако внутри графиня с едким наслаждением следила за червивым. Ведъма наблюдала, как Гавриил понимает или чувствует, что она язвит над ним, однако, по-видимому, не смекал, как именно. От этого облик его был все более обиженным и смущенным.

– Прошу вас.

Женщина задвинула шторку, садясь на свой привычный крутящийся стульчик. Потекли долгие минуты ожидания. Гавриил кряхтел, шуршал одеждой и тихонько бранился, сетуя на судьбу и Соломона, и бесспорно тянул время, надеясь, что вот-вот покажется секретарь и он вновь сможет улизнуть. Однако назло ему, ничего спасительного не происходило, и лишь тихое лязганье кружки о блюдце периодически отвлекало мужское внимание.

– Я готов, – голос Гавриила дрожал, а самому ему было холодно и неуютно.

– Отлично!

Утомившаяся от ожидания графиня бесцеремонно въехала за ширму. От ее присутствия механику стало неуютно.

– Это будет больно?

– Что именно?

– Ну…все, – он покосился на приборы.

– Гавриил, сколько вам лет?

– Двадцать семь.

– Тогда перестаньте вести себя так, словно вы едва ли обогнали Гордея, – Малгина строго глянула на мужчину, пристыжая того. – Это просто обследование. Вас не сразит молния, не смоет океан, а боги не заберут вашу душу.

– Насчет последнего я не был бы так уверен.

Графиня не ответила механику, однако ее выразительного взгляда стало достаточно, чтобы Гавриил отвернулся, рассматривая стену. Он думал, что сейчас непременно умрет самой жуткой смертью. Этот иррациональной страх сдавил механику горло, и он перестал дышать, судорожно выдохнув лишь в момент, когда пальцы доктора коснулись его кожи на плече, снимая с руки протез. Звук получился громким и отчаянным, от чего встревоженная Ведъма отложила механизм в сторону, снова внимательно осматривая культю.

– Сильно болит?

– Нет, совсем нет. Извините. Просто я задумался, и когда вы коснулись…не ожидал.

– Хорошо. Это врожденный порок развития?

– Нога да, рука нет.

– Что случилось?

– Лет в десять покрылась темными язвами, потом почернела вся и начала усыхать. К семнадцати совсем скукожилась и была удалена, и с тех пор никаких изменений.

Ведъма кивнула, записывая слова механика. Болезнь Ягана и Егана отличалась от всех остальных. Не имея определённого бактериального или инфекционного источника, она странным образом запускала механизм «ограниченного некроза», приводящего к возникновению сухой гангрены. Долгие годы такой процесс считался сакральным, как и болезнь Суморока, ибо церковь верила, что братья забирают себе глаза и конечности, а значит, и вируса в источнике быть не может. Однако исследования, проведенные медицинской академией Каганата, при участии Ведъмы, три года назад доказали, что «проклятье» Ягана и Егана куда глубже, чем многие думали.

Сама болезнь, как считали ученые, начиналась с усиления апоптоза. Так, по их теории в какой-то момент времени с кровью червивых происходила некая особая аномалия, она приводила к массовой гибели клеток, а следом вызывала септический шок, из-за которого больной оказывался на грани смерти. Однако вместо летального исхода в клетках и крови случалась почти молниеносная мутация, локализирующая причинную бактерию в одной из четырех конечностей, где и начинался некроз. Причем поразительно, но процесс этот мог занимать секунды, из-за чего червивый даже не осознавал происходящего с ним, не чувствуя ровным счетом никаких изменений в организме.