Это – вечеринка, посвящённая шибари.

К Соне подходит мастер – крепко сложенный, с мотоциклетными очками на лбу, весь в тёмном – смотрит на неё и улыбается краешком рта. Голова гладко выбрита. Он снимает косуху, на спине которой написано «Если ты читаешь это – значит моя шлюшка упала с моцика», обнажая массивную портупею со множеством карманов для ножей и мелочёвки. На мускулистых плечах вытатуирована змея: из одного рукава чёрной футболки выглядывает голова, из другого выступает хвост, массивное тело скрыто под одеждой.

Вблизи мастер производит жуткое и даже отталкивающее впечатление: уши, ноздри, брови пробиты штырями, и только испытующе-внимательные глаза выдают за этой пугающей внешностью адекватного и даже чувствительного человека. У него проницательный взгляд, грациозные и выверенные, словно у сильной кошки движения, и со всем этим хочется взаимодействовать, быть.

– Даймон, – представляется он. У него приятный, хрипловатый голос, какой бывает у курильщиков. – Это ты мне звонила, да?

– Соня, – приседает в неловком реверансе Соня. – Да, я.

– Опыта, как очевидно, нет, – утверждающе спрашивает он.

– Э-э-э… Небольшой есть. Без подвешивания.

– Сегодня будет с подвешиванием, – предупреждает Даймон. – Вниз головой висеть можешь?

– Могу. Только недолго. Не полчаса, – смущённо отвечает она.

– У нас будет всего полчаса на всё про всё, – озвучивает он временные рамки и продолжает про безопасность: – Если что-то пойдёт не так, дай мне знать. Слово «Стоп» означает полное прекращение всяких действий и спускание тебя на землю. Это понятно?

– Да.

– Травмы позвоночника, переломы, вывихи?.. Были?

– Нет, нет, – торопливо мотает головой Соня, умолчав о травме спины. Лишь бы не передумал!

Выбивая позвонки солдатскими берцами, её избил бывший хахаль, – неделю лежала пластом, – и теперь мышца у лопатки, перерождённая в тяж, при малейшем сквозняке обострялась и дико болела. На следующий день хахаля переехала машина скорой, под колёса которой он, будучи пьяным в стельку, и упал с тротуара. Скончался уже в больнице от кровоизлияния в мозг, – так сказали врачи.

– Ещё по технике безопасности, – вторгается в её мысли Даймон, беря её за ладонь: – Сжимай.

Она крепко стискивает его пальцы дрожащими своими.

– Я периодически буду так делать, а ты сжимай.

– Хорошо, – кивает Соня, вцепившись в руку так отчаянно, что её плохо скрываемое волнение становится очевидным.

– Давай начнём, – Даймон уверенно освобождается, ловко скидывает портупею и вешает её на спинку стула. Достаёт из мешка верёвку – несколько тугих, аккуратных мотков.

Музыка становится громче. Клуб погружается в полумрак. Люди – толпа людей – стоят поодаль в ожидании начала, но в мире Сони существуют только двое: она и Даймон.

Он забирает её руки, крепко, но не туго фиксируя их за спиной. Завязывает глаза платком, и музыка в кромешной тьме взрывается децибелами.

Уверенными витками на грудь и плечи ложится верёвка.

«Он так бережно и сильно проявлял своё превосходство, что я моментально расслабилась».

Её мотает, приходится танцевать на цыпочках. Худые ноги выглядят по-детски беспомощно, полупрозрачная кожа на икрах отливает голубоватым мрамором.

Конец верёвки идёт наверх и ныряет в кольцо.

Мягкий, подсекающий удар, и Соня повисает в сантиметре от коврика. Даймон подтягивает её за ноги – одну, вторую – и резко дёргает. Словно пойманный в петлю зверь, она прокатывается вбок, падая на воздух, – верёвка давит на рёбра, и дышать тяжело, но терпимо. В этой невесомости теряется ориентация в пространстве, – лишь ветер, какой бывает на качелях, легко обдувает тело.