Через полчаса они пришли в мрачный лес. К тому времени Максим Максимович не на шутку опечалился. Гуня, стыдясь своих чувств, увещевал старого друга сдержанно и по-мужски.

«Такая твоя судьба», – говорил он петуху.

Тот горестно кряхтел из-под мышки.

«Большая честь, – уверял Гуня, – там, знаешь, сколько разных других петухов было, я тебя отстоял…»

«Что это?» – удивился Додик.

«Ритуал какой-то значительный, – прошептал ему Гак. – Видишь, он своим Максимычем даже пожертвовал. А они два года вместе живут».

«Что значит: значительный?»

Они шли без тропы, как Гак объяснил до этого – специально. Шли на место сбора всех ведущих сатанистов, дьяволистов и манихеев Московской области.

«Ну, бошку Максимычу точно отрубят», – неуверенно сказал Додику «проводник».

Гуня, словно услышав их шепот, опять забормотал, большими кругами бегая меж деревьев, то улетая далеко вперед, то перемещаясь им в тыл. Когда их траектории пересекались, до удивленных новеньких доносилось:

«Главное… И с чего бы мне… Не волноваться! …Максимыч…»

Так он и бегал, взметая осенние листья, пока Додик не замерз. Они с Гаком в какой-то момент остановились и сели на два пенька рядом с друг с другом, ожидая, когда же нервный сатанист утомится. Потом Додик сказал:

«Я замерз. Когда мы придем?»

Гуня взял себя в руки. Ассамблея оказалась поблизости – в укромной чаще. Мрачные люди в черных дождевиках с капюшонами переминались вокруг какой-то зловеще рыжей колоды. Часть чащи очистили от кустов и развели костер. На огне жарили хлеб два сатаниста и три сатанистки – все, как на подбор, рыжие. Гуня проследовал к главным фигурам у колоды, а Гак с Додиком подсели греться к костру.

«Скоро начнем, – таинственно возвестила им одна рыжая сатанистка. – Где ваши мантии?»

«У нас нет», – откровенно признался Гак.

«Новенькие, – определила она. – А я Даша. Я – ведьма». – При этом она зачем-то подняла ладонями свои крупные груди и угрожающе ими тряхнула.

Додик опасливо покосился на нее.

Гак повел себя более решительно:

«Даш, а чего празднуем?»

Она изумилась.

«Ну, в смысле, какой ритуал, что за день?»

Она скроила физиономию.

«Посвящение?» – настаивал Гак.

Она разразилась ведьмовским хохотом. Груди сами, без помощи рук, издевательски заколыхались. Гак обиделся.

Все остальные были в мантиях. Гуня – в своем черном плаще. Он и начал таинственную церемонию. Сперва он проорал в черное небо какие-то рокочущие слова.

«Между прочим, это иврит, – прошептал Додику Гак. – Ну, еврейский язык».

Звучал еврейский язык довольно дурацки, и Додику стало грустно.

Потом Гуня сказал:

«У нас сегодня… – тут он прервался, чтобы сморкнуться. – сегодня… день. Не волноваться!» – строго сказал он в небеса и умолк.

Инициативу перехватила грудастая рыжая Даша.

«У-у-у!» – сказала она и начала ритмично раскачиваться. Остальные тоже закачались, но только без «у».

«Крови!» – вдруг взвизгнул кто-то неопознаваемый из них, то ли мужчина, а то ли женщина.

«Черной крови!» – подтвердил кто-то другой, гораздо мужественней.

«Астарот, Вельзевул, Бафомет…» – скорбно забормотал сатанист Гуня.

Даша схватила из костра пылающую ветку и зачертила ей в воздухе сначала круг, потом треугольник, а потом какие-то неопределимые фигуры. Гуня тоскливо сплюнул на землю. Тут все и замерли. Даша отбросила ветку, хлебнула чего-то из черной пластмассовой фляжки и стала поочередно оглядывать всех стоящих мрачным взглядом. Гуня затопал ногами. Даша уперлась взглядом в Додика, извлекла из складок плаща огромный кухонный нож и вручила ему.

«Ты».

Додик не шелохнулся.

«Ты!»

«Чего это я?» – спросил он с подозрением.

Гуня сказал еще что-то рокочущее небесам, словно бы сомневаясь. И вдруг они ответили дальним громом!