– Где твой кредитор?

Я кивнул в сторону Шуры, идущего домой развязной походкой. Дядя Боря поманил пацана пальцем.

– Ты говорил, что мой юный друг тебя обидел?

– Ну…

Дядя Боря мог бы сойти за директора кафе-мороженное или еще какого-то начальника, если бы не взгляд. В глазах его навсегда застыл холод мордовских лагерей.

– А как же именно он тебя обидел? – весьма учтиво поинтересовался он.

– А вам зачем? – Шура попытался брыкнуться…

– Да так… Любопытно, что за такая обида стоит пятерик. Может, я тоже захочу тебя обидеть? Недорого…

В общем, о долге больше никто не вспоминал, а пацаны перестали меня шпенять. Они стали мне «не то, чтобы корешами, а просто пряниками». По крайней мере, об этом Шуру очень вежливо попросил дядя Боря, и возражений не последовало….

Мне взяли репетитора, который принимал меня в своей квартире. А дома я упорно повторял уроки.

Что вам сказать? Весь двор таки был в полном восторге. Соседи ничего не знали о причине агрессии ко мне соучеников, но тоже почему-то стали ее проявлять. И даже дядя Миша сказал что-то вроде «я когда-то сделаю с него форшмак, если он не прекратит пиликать мене у ухо». Двор переживал эпоху полного единодушия, несмотря на возникавшие после распада СССР политические разногласия.

«Динь-динь пистончик»

Свой первый опыт интимной жизни я получил в четырнадцатилетнем возрасте. Ничего не предвещало столь знакового события в жизни каждого мужчины. Стояла знойная августовская одесская погода. С раскаленного бледно-голубого неба беспощадно жарило южное светло-желтое солнце, но к вечеру оно смилостивилось, слегка покраснело и опустилось за крыши соседних домов. Родители свалили к своим друзьям Петровым на день рожденья дяди Саши, а я вышел на балкон попилить скрипку смычком.


Меня звали тоже, но я не пошел. Дочку Петровых, Милу, мои старики почему-то считали для меня «удачной партией». Я кстати, до сих пор не понимаю, почему так называют жениха или невесту. Что в этом партийного? А если брать другое значение этого слова, то совсем бессмыслица получается. При чем тут большое количество однотипного товара?

Про Милу дядя Миша как-то высказался: «вот все говорят: «очень мило». А вы выдели ту Милу? У той Милы такой нос, что совсем даже не очень…» Ну, то такое.

Главное, что не о дочке Петровых грезил я в час ночной.

В нашей коммунальной квартире соседнюю комнату занимала семья Гринбергов. Муж работал в наладке. Так называлась контора при одном крупном НИИ, то есть ВНИПКИ. Что-то там всесоюзное, научное, проектно-конструкторское. Теперь институт переименовали по причине наличия отсутствия Союза. Но командировки все еще были, и в них почти постоянно пребывал отец семейства. Мать работала на какой-то интеллигентной должности, кажется библиотекарем. И имелась у них дочка, предмет моих тайных воздыханий, практически безнадежных, потому что родилась она на два года раньше меня. В общем, 16 ей было тогда.

Так вот, Маша эта вышла на балкон – он был справа от нашего, если смотреть на фасад. А от меня она, получается, слева оказалась. Вышла она как бы по делу – развешивать постиранное белье. Все жильцы «сохнули» свои шмутки на веревках, натянутых за балконами. А впечатление складывалось такое, будто Маша постирала все свои вещи кроме какой-то майки, обтягивавшей ее ладную фигуру. Потому что другой одежды не ней явно не было.

Что-то со мной случилось, да так неожиданно, что смычок стал непослушно елозить по струнам. Мне стало жарко. Черт, не то слово. Меня сначала бил озноб, а потом вдруг запекло где-то в груди. Я, наконец, понял причину юношеской тоски, внезапно находящей на меня порой. В общем, пришло осознание желания. Но это все – слова, от которых веет пафосом. Ничего они на самом деле не выражают. А в реальной жизни все это брожение молодых соков описываются русскими идиомами, которые я не стану приводить – они считаются непристойными.