Женщина метнула взгляд своих зеленых глаз в старшую дочь.

Олеся, сестра Юли, сидела в углу и перебирала лук-севок в тазике.

Полная, курносая, в огромном ситцевом халате, а на спине две косички рыжие болтаются.

Олеся громко возмутилась.

– Опять? Вот возьму и уеду от вас. И девочек с собой заберу! Посмотрим, как запоете!

Фаина словно только этого и ждала – подпрыгнула на месте и резво повернулась к старшей дочери:

– Куда хоть ты уедешь, а? Луком бы лучше молча занималась, горе ты луковое! Умничать у тебя, Олеська, совсем не получается, не твое это! Ты два раза из дому убегала, ну и что, каков итог? Двоих мне в подоле принесла! Третьего что ли родить мне хочешь? Ты как Найда наша, найда и есть! Та тоже, как с цепи из будки вырвется на свободу, так обязательно обратно брюхатая вернется. Хоть вообще никогда с цепи ее не отпускай.

Олеся вскочила, бросив лук в таз.

– Ну все! Маринка! Где ты тама, выходи! – рявкнула она.

– Собакой меня уже тут называют!

Олеся подлетела к печке и выдернула из закутка запечного дочку, потащила за собой к двери.

– Мама, а как-же калачики? – заныла девочка.

– Оставь в покое ребенка, оставь! – заругалась на Олеську мать, Фаина.

Олеся хлопнула дверью и в избушке воцарилась тоскливая тишина.

– До чего же упрямая, побегу я ее останавливать, а ты тут за печкой пока присмотри, а то забуду про калачи. Хорошо хоть, что ты у меня не такая, – обернулась к Юле Фаина.

Юля пристыженно опустила глаза.

Когда мать выскочила за дверь, Юля обеими руками испуганно ощупала свой живот: не заметен ли уже? Кабы мама-то не догадалась бы, так расстраивать ее не хочется!

Олеся выбежала из избушки и побежала к бане, там отец, печку топил. А старшая Олеськина дочка, Наська, деду всячески помогала. Наське уже шесть, почти взрослая.

– Наська! – всхлипнула Олеся, – бросай все, Нась. Уходим мы из этого дома!

Выронил из рук старую мочалку отец Олеськи, хмурый Лексей. Спрятал за своей спиной любимую внучку Настю.

– Куда опять намылилась? – строго хмыкнул он, глядя на дочь.

– Да мамка опять! – всхлипнула Олеся. Огромная полная, пышнотелая Олеся, женщина двадцати семи лет.

– Нервы мне опять мотает! Ой, папка! Язык у мамки, так и жалит, так и жалит меня! Уж сколько лет прошло, а все припоминает и припоминает мне мои ошибки молодости! Доколе терпеть придется мне это все?

– Терпи дочь, терпи. Она – может. И мне весь мозг выела давным-давно! Куда пойдешь-то, с двумя детьми? – покачал головой отец. – Не дури.

К дочери и мужу неслышно подплыла Фаина.

– Ой, забыла ж сказать, – как ни в чем ни бывало начала она свои сладкие речи, заманчивые. – Денег же я хотела дать внучкам, чтобы съездили с дедом в райцентр и выбрали себе по велику!

Наська и Маришка ахнули, подбежав к бабушке.

О великах девчонки мечтали давно, все просили у Олеськи велосипеды им купить, да только откуда у безработной матери-одиночки такие деньжищи найдутся, на прихоти подобные?

Засим, конфликт самоликвидировался. Утух. Олеся утерла слезы и пошла в дом, а внучки облепили бабушку с двух сторон.

Фаина пересчитывала деньги. Перед нею на столе лежала толстая пачка сотенных бумажек и Фаина считала их. Считала с упоением, с наслаждением и даже тихонько покачивалась в такт своему счёту: вперед-назад.

Слышен был только монотонный ее шепот:

– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать.

Шуршали бумажки в руках.

– Тфу-тфу, – поплевывала она на пальчик, чтобы удобнее было листать купюры. Так уж было заведено в их семье: все деньги хранились у Фаины.

Деньги Фаина пересчитывала каждый вечер, аккурат после ужина, когда все домочадцы расходились по комнатам, чтобы укладываться спать. Это было ее любимым занятием.