Окуляры столяра вместе с усами медленно поползли вверх. Пришлось заново пересказывать историю, рассказанную для  маман. Экзамен был сдан – консенсус практически достигнут. Господин Савицкий выразил свои восхищения по поводу моих навыков Римме Ефремовне и мне было официально дозволено в свободное от занятий время упражняться в классе для трудовых занятий.

  Как всякий учитель, к предмету которого воспитанник проявил искренний интерес, Николай Степанович быстро проникся ко мне симпатией и участием к самой затее. Его личный инструмент, конечно, не являлся пределом совершенства, поэтому, работа продвигалась ещё медленней, чем дома.

– Ничего-ничего, – утешала себя, пока высунув язык корпела над многослойной заготовкой, – Раз в это время сей шедевр смогли выточить, значит и я сумею. Тем более, что мотивации у меня для этого – хоть отбавляй.

  Опять же, эту работу я уже один раз выполняла.

  В общем, как говорят в сказках –  долго ли, коротко ли – а момент, когда фрагмент был готов, водворён на место, рама залакирована и, наконец, хорошо просохла –  всё-таки наступил. Само зеркало, для удобства вынутое из рамы, временно перенесли в класс. Всё было готово к эксперименту.

– Давайте понадёжнее установим его у стены, чтобы не дай бог не разбилось, и осмотрим, как это выглядит со стороны. – предложила я.

  Присутствие пепиньерки и учителя меня не смущало – мысленно  я вообще уже была дома. Сердце колотилось гле-то в горле, пока уже на сотый, наверное, раз заново восстанавливала в памяти всё, что сделала тогда – в мастерской.

  Подошла к зеркалу, закрыла глаза и, затаив дыхание, огладила раму в месте вставленного фрагмента…

  Ничего не произошло.

– А глаза-то я зачем закры-ла?! – отругала себя, вспоминая, как в зеркале проявлялся коридор института.

  Уставилась в зеркальную гладь и снова протянула руку к нужному участку, отмечая, что пальцы практически не замечают места стыков.

  И снова ничего не происходило. Всё тот же класс, восхищённый преподаватель рядом, улыбающаяся пепиньерка – никакого головокружения и помутнения картинки.

  Сдавливая грудь, из самых глубин удушливо поднимались паника и отчаяние. Я не понимала, почему портал не сработал. Почти готовая разрыдаться, снова и снова осматривала раму, каждый миллиметр трясущиеся руки  медленно ощупывали дерево – всё было в порядке. Но ничего не происходило!

– Чем вы так огорчены?! – заметив моё состояние, обеспокоенно спросил Николай Степанович, – Мне кажется, всё получилось просто изумительно!

– Вам нехорошо, мадемуазель?! – тоже засуетилась наблюдательница.

– Нет, всё в порядке. – я поняла, что мне просто необходимо сейчас отсюда уйти, иначе точно разревусь.

  Выговорив что-то невнятное про неважное самочувствие, едва переставляя ноги, пошла из класса.

– Я вас провожу, Алиса. – участливо и решительно заявила девушка и подхватила меня под руку.

  Свидетели мне сейчас были совершенно не нужны, но отказаться не было никакой возможности. К тому же, вдруг, ощутила, как слабеют колени и в самом деле кружится голова и перестала сопротивляться – могла ведь в самом деле самостоятельно не дойти до кровати.

– Что же не так? Что же не так?! – мы медленно брели по коридору в сторону дортуара. – Надо успокоиться, взять себя в руки, вернуться и попробовать ещё раз, пока зеркало не унесли на положенное ему место. Как бы ещё случайно не грохнули по дороге. Да нет… За такое маман голову открутит – будут аккуратны. Стоп! "Не грохнули…" – повторила я собственные слова, останавливаясь, как вкопанная, посреди лестницы.

  И едва не застонала в голос, осмысляя только что промелькнувшую догадку. Дома в папиной мастерской я в момент "перехода" придерживала зеркало одной рукой за раму. То есть оно не было ничем закреплено. Очевидно, что в момент моего падения оно тоже упало и наверняка разбилось.