Тем не менее, на лице моей собеседницы, отразилась интенсивная работа мысли и, кажется, страх.

  Оно и понятно. Наказания в этом заведении, видимо, были делом привычным и никого уже не пугали. (Уж к выпускному классу - точно.) Разумные доводы затуманенный любовными переживаниями рассудок воспитанницы воспринимать отказывался. А использовать аргументы по части утраты дамского обаяния и привлекательности местные педагоги, в отличие от меня, наверняка сочли неприличным.

  В палату вошли Мария и доктор Худяков. На ходу пояснявшая суть ситуации горничная, буквально застыла на полуслове, увидев пустые тарелки.

- Ну вот, Мария, всё в порядке. - удовлетворённо прокомментировал Лев Петрович, - Не стоило волноваться.

  Женщина недоверчиво перевела взгляд на соседку. Я вообще усиленно делала вид, что не имею к этому всему ни малейшего отношения.

  Полина, покосившись в мою сторону, открыла рот.

- А можно мне... добавки. - робко попросила она.

  Я едва не расхохоталась.

  Мария, проглотив повисший на языке вопрос, молча пошла за новой порцией.

- Вот и ладно. Вот и замечательно. - сообщил доктор и пошёл следом за помощницей.

  Я сыто развалилась на своей кровати, вполне довольная исходом.

  Через день соседку выписали. Вскоре должны были выпустить и меня. Наконец-то я смогу спокойно поискать зеркало.

  Не тут-то было...

  ***

  И вот я шла по пустынной лестнице к галерее второго этажа жилого флигеля Смольного института благородных девиц, во все глаза разглядывая окружавшую обстановку. Именно там находился мой дортуар. Воспитанницы сего заведения, судя по царившей вокруг тишине, в этот час находились на занятиях. Сопровождавшая меня Мария, молча поднималась немного впереди.

  В первую очередь поражала высота потолков - они взмывали ввысь, оставляя огромные пространства пустыми. После наших привычных ульев-многоэтажек с крохотными, по сравнению с тем, в чём я сейчас оказалась, квартирками было не по себе. Каждый малейший звук эхом улетал ввысь, теряясь в колоннах и украшенных искусной лепниной арках. Огромные вытянутые и закруглённые к верху окна заливали пространство ярким светом.  Ажурные кованые перила венчали тёплые, наполированные до блеска деревянные поручни.

  Пока валялась в лазарете, вроде даже немного пообвыклась со спартанской обстановкой палаты. А теперь, оказавшись за её пределами, снова окунулась в состояние нереальности происходящего. Никак не удавалось принять, что всё вот это музейное прошлое в данный момент по настоящему существует, живёт и дышит вокруг меня.

   Не разрушенное, не реставрированное, а изначальное. Мистика, одним словом. Не помню откуда, в голове всплыли строчки:

  Касаясь пальцами лепнин,
  Презрев запреты суеверности,
  В непотревоженность седин
  Он шел - услышать память древности...*

  Галерея встретила меня всё теми же куполообразными, какими-то храмовыми (напрашивалось определение) потолками. Разве что, в отличие от лестничных природных мотивов в лепнине, здесь кофейного цвета стены и потолок украшали более спокойные геометрические формы.

  Мимо нас, поздоровавшись, лёгким шагом прошла молодая, но явно постарше меня девушка в сером однотонном  платье, украшенном спереди рядком мелких чёрных пуговиц и белым квадратным накладным воротником, завязанным у шеи чёрными атласными лентами в бант.

- Ну хоть какая-то живая душа, кроме нас. - пронеслось в голове. - Интересно, на вид платье - тоже явно форменное. Но не такое, как у институток. Насколько я помню, одежда воспитанниц отличалась цветом, в зависимости от класса, но выглядела для всех точно одинаково.