– Стойте! Подождите! – кричит рыцарь нам вслед, но мы с сестрой упорно проталкиваемся через толпу, пока не оказываемся на другом конце площади.

Анита утягивает меня в проулок и тяжело дышит.

– Давай вернёмся?

Я смотрю на неё и уже не могу сказать однозначно, что это плохая идея. Может, Мэри не позволила бы нас никому отдать? Хотя, что может воспитательница против хозяина приюта?

– Из огня да в полымя, – вздыхаю я, прислонившись к стене. – И чего этот рыцарь от нас хотел?

– Даже думать не хочу! – отрезает близняшка и тут же себе противоречит: – А вдруг он хотел отдать нас Хозяину Теней? Он же чёрный маг, да и герцог к тому же, мало ли, что он делает с детьми… Не зря нас им постоянно пугали!

– Да ну… вряд ли всё настолько плохо, – сомневаюсь я. – Родственнику императора, конечно, могут многое спускать с рук, но не всё же…

– Так потому этот сэр Клод и хотел привести ему потерявшихся детей! – припечатывает Анита.

Я вздрагиваю:

– У тебя слишком богатое воображение.

– А ты слишком беспечна!

Напряжённость момента внезапно разрушает протяжное урчание моего живота. В приюте уже должно быть время ужина. Анита хмыкает.

– Вечно ты о еде думаешь.

– Я же ничего не сказала! – возмущаюсь я и стукаю её кулачком по плечу.

– Девочки!!! – знакомый голос и обычно мягкие руки крепко хватают за плечи. – Вот вы где, негодницы! Мы вас все обыскались!

Мэри, в своём чёрном платье воспитательницы, в котором наверняка даже вечером жарко в такое тёплое лето, хватает меня и Аниту за крохотные ладошки и сжимает, как в тисках. Она никогда так раньше не делала.

– Вы хоть представляете, как заставили нас волноваться?! – отчитывает она, выводя нас на площадь и практически таща за собой. – Не ожидала подобного от вас! Вы меня очень, очень разочаровали!

– Мэри, мы… – пытаюсь вставить слово я, напуганная и немножко чувствующая вину.

– Воспитательница Мэри, Алесса! – шикает на меня девушка. – Где твоё воспитание?

От неожиданно резкого тона Мэри я прикусываю язык и переглядываюсь с Анитой. Она прикладывает указательный палец свободной от хватки руки к губам.

Через десять минут нас вталкивают в комнату на третьем этаже приюта и запирают дверь на ключ. Другие дети за нашей спиной, выходящие из столовой, перешёптывались, пока нас вели туда. Никогда прежде мы не попадали в комнату наказаний.

Комната наказаний маленькая и тёмная. Здесь есть окно, но оно закрыто тканью, прибитой к нему, и пропускает очень мало света. Стоящие у стены в ряд кровати занимают почти всё пространство комнаты. Здесь ни игрушек, ни стола, ни книг, ни фонаря или лампы, чтобы попавший сюда сидел в тишине и думал над своим поведением.

– Ужином нас явно не покормят, – вздыхаю я, сползая на пол по деревянной обшарпанной двери за спиной.

– Хватит думать о еде! – Анни присаживается передо мной на корточки и тычет пальчиком мне в складку между бровями.

– Но я есть хочу! – хнычу я.

– Я тоже! Но… – Анита прикусывает губу. – Как думаешь, хватит сил содрать? – она кивает на ткань на окне.

Я мотаю головой:

– Нет. Ткань плотная, тяжёлая, прибитая. И окно не открывается. Даже если разобьём стекло, спуститься вниз не сможем: ни балкона, ни карниза.

– Так ты-таки подумала об этом!

– Конечно! По-твоему, я только о еде думать способна?! – лёгкий удар моим кулачком приходится сестрёнке в лоб. – Да и разве ты не хотела вернуться?

Анита одаряет меня злым взглядом и молчит.

– Анни? – выдавливаю из себя спустя вечность молчания.

– А? – откликается близняшка.

– Даже если нас всё-таки продадут, возможность сбежать должна подвернуться. Нам ведь семь лет. Мы сейчас бесполезны.