Папа обрадовался и дал ещё видеокниг, а также бумажных – читай на здоровье! И вот оказалось, не всем по нутру такая любознательность.

Ксюша посмотрела на маму исподлобья:

– Разве взрослость – это плохо?

– Это не плохо, но я хочу, чтобы ты подольше оставалась ребёнком.

– Ты не бойся, мам, я не причиню вреда Илюше. Я скорее себя убью, чем ему наврежу… Можно мне с близнецами погулять?

Не дождавшись от ошеломлённой матери ответа, сунула в карман несъеденный тост и направилась к выходу.

Ночь выдалась лунной, что было не очень хорошо: Ксюшу могли заметить из окон; а с другой стороны – при яркой луне не нужен фонарь.

Ксюша прислушалась: тихо, все спят. Она на цыпочках прокралась мимо спальни родителей, из приоткрытых дверей которой доносился негромкий храп отца, спустилась по лестнице на первый этаж. За спиной послышался шорох и сопение, и у Ксюши от страха сердце с размаху влепилось в рёбра: помешали! Она обернулась и, к облегчению, увидела белеющее в темноте пятно, услышала цокот коготков по полу.

– Буран, место! – громким шёпотом приказала Ксюша и потянула щенка за ошейник, но тот упёрся всеми четырьмя лапами и жалобно заскулил.

Она махнула рукой:

– Ладно, идём, не то весь дом разбудишь.

В саду Ксюша нашарила под скульптурой припрятанную с вечера лопатку, посмотрела на белые розы, которые широким кольцом окружали фигуру белочки. Жалко… очень красивые цветы. Она постарается не повредить их.

Недовольные вмешательством розы царапали шипами Ксюшины руки, оставляли сочащиеся кровью полоски. Она не обращала внимания: боль была секундной, а царапины заживали, едва успев появиться. Наконец место было расчищено, лопатка всё больше углублялась в землю, пока не наткнулась на что-то металлическое, судя по скрежету. Вот оно!

Ксюша удвоила старание и вскоре вытащила из земли жестяной цилиндр с отвинчивающейся крышкой из-под сладких, тающих во рту шариков, продававшихся во всех продуктовых магазинах. Со своей находкой она подошла поближе к маленькому фонарю возле танцпола и открутила крышку цилиндра. Внутри оказался пепел.

Мама и папа похоронили прах в саду, потому что хотели скрыть её смерть. Похоронили, но не смирились… мать не смирилась. Ксюша вспомнила её дрожащие руки, ощупывающие обрезанные стебли роз, и слова: «Я не могу… Как же тяжело, это невыносимо…»

Она изгой, урод, мутант, от которого обычные люди, не ксено, бросятся прочь с криком ужаса. Будут смотреть брезгливо, как на жабу. Если мама её не полюбила, то чего можно ожидать от посторонних? От обиды сами собой потекли слёзы, и Ксюша, судорожно всхлипывая, присела на ступеньку танцпола.

– Эй, давай разомнёмся! – выскочила весёлая девица в обтягивающих брючках. – Повторяй за мной!

Ксюша подпрыгнула от испуга, одним скачком очутилась возле фигуры сидящего льва и спряталась за его широким телом. В спальне родителей включился свет, и высокий силуэт отца замаячил в окне.

– Кто там, Филипп? – послышался тихий мамин голос.

– Никого. Наверно, кошка зашла на танцпол. Я забыл выключить его на ночь.

Свет потух. Ксюша выждала минуту и вышла из укрытия. Опустила цилиндр с прахом в яму и закопала, стараясь привести клумбу в то же состояние, что было раньше.

В ванной комнате долго отмывала грязные руки и запылившееся лицо, прихватила зубную щётку и пасту. Вернулась в детскую и, действуя быстро, чтобы не передумать, сложила в рюкзак кое-какие вещи, вытряхнула туда копилку, достала из тайника банковскую карточку. Ещё надо взять немного еды: хоть она и ксенобот, но время от времени принимать пищу необходимо.

– Бураша!

Щенок с готовностью подбежал, виляя хвостом, и Ксюша пристегнула поводок к его широкому ошейнику. Нельзя им оставлять пса, вдруг маме придёт в голову вернуть его в питомник или лабораторию? В этом мире Буран тоже изгой. Вот парадокс: она отверженная, потому что ксено, а щенок – потому что настоящий пёс.