– Я… мне… – язык стал ватным, бесполезным.

Он стоял, заложив руки в карманы, но пальцы нервно барабанили по швам. Его взгляд скользил по мне, как сканер, выискивающий слабину. Может, ждал оправданий? Или – страшно подумать – ответного признания?

– Настя, – произнес он тихо, и от того, как слоги коснулись моего имени, внутри всё перевернулось. – Это… случайность.

Слово повисло в воздухе колючим облаком.

Случайность.

Как удар мячом в спортзале. Как двойка в дневнике. Как всё, что не вписывается в его безупречные конспекты.

– Конечно, – прошептала я, стиснув зубы, чтобы не разреветься. – Бордюр виноват. И ветер. И… – голос сломался.

Он сделал шаг вперед, но я отступила, натыкаясь на фонарный столб. Холод металла проступил через ткань куртки.

– Не надо, – выдохнула я, закрывая ладонью лицо. – Пожалуйста, просто… забудь.

Тишина.

Даня вздохнул так обреченно, будто бы я только что отвергла его. Но по сути, это так и было.

Не хочу, чтобы я стала помехой в его жизни, а потом, он заявил, что я разрушила ее.

– Ладно. Может быть такси вызвать?

– Сама вызову.

Он ничего не стал говорить, просто развернулся и пошел вдоль дома, к машине. Его шаги – тяжелые, нерешительные.

Он уходил.

Не обернулся.

Наверное, так было правильней.

А я стояла, слушая, как его следы растворяются в ночи, и думала, что теперь навсегда разделилась жизнь на «до» и «после». До этого поцелуя я могла врать себе, что это просто глупые девичьи фантазии. Теперь же знала: он – наркотик, от которого нет антидота.

Дома, под ледяной струей душа, я скребла кожу губкой, пытаясь стереть след его прикосновения.

Бесполезно.

Губы горели, как клеймо, а в голове крутился его сдавленный смешок, когда я спотыкалась о бордюр.

В три часа ночи телефон вибрировал. Сообщение от Евы: «Спишь? Ты же дома?»

Я выключила экран. Завтра придется врать ей. А в понедельник придется сидеть в двух метрах от него и делать вид, что не помню, как его ресницы дрожали, когда наши дыхания слились воедино.

Но хуже всего было другое – в глубине, под всеми страхами, теплилась надежда. Маленькая, ядовитая. А вдруг он… тоже считает секунды до понедельника?

Всё выходные я прожил как в лихорадке. В пятницу вечером – её губы, солоноватые от ветра. Проклятый бордюр, о который она споткнулась, как будто сама судьба подставила подножку. Её губы коснулись моих на миг, но этого хватило, чтобы вся моя аккуратная жизнь рассыпалась, как карточный домик под дуновением.

Суббота началась с лжи. Ева звонила утром:

– Ты вчера Настю не съел, часом? Она как зомби.

Я прикрыл глаза, вспоминая, как её ресницы дрожали в сантиметре от моих.

– Споткнулась о бордюр. Испугалась, наверное, – выдохнул я.

– Ну ты ж психолог, – засмеялась сестра. – Сразу бы было видно, что с ней.

Легко было ей говорить, когда мое сердце металось в сомнениях. Алекса не звонила мне неделю. И я ей не звонил. Каждый наш разговор заканчивался ссорой или ложью, что потом все будет хорошо.

Теперь я ясно понимал, что не будет.

Уже никогда.

Вечером субботы я ушёл в кабинет, где стопки книг по истории психологии смотрели на меня немым укором. Фрейд на обложке ехидно улыбался: «Перенос, дорогой коллега. Банальный перенос чувств». Но Фрейд не видел, как она, моя студентка, на прошлой лекции спорила о Юнге, зажигая аудиторию. Не слышал, как её смех звенел после пар, когда она болтала с Евой в коридоре.

В голове – только она: волосы, пахнущие грушей, взгляд, который на лекциях отдавал невинностью, будто она бросает вызов.

Как она, чёрт возьми, выросла?

Когда успела из гадкого утёнка Евиной подружки превратиться в… в это? В женщину, что целует тебя на пустой улице, цепляясь за куртку, будто ты – её последняя надежда?