– Ты уверена? – руки с подбородка перемещаются на мою шею, сжимая ее не сильно, но очень чувствительно. – А я считаю, что нет! Ты такая же, как он, ублюдок, которого мои родители пожалели, дали работу. А что сделал он…

Я не знаю этой истории, отец всегда умалчивал об этом. Не любил, когда произносили фамилию Сафиных.

– Он предал своих хозяев, решил, что он будет господствовать, – шепотом говорит Клим, наклоняясь ко мне ближе, так, что я чувствую его дыхание очень близко от своего лица. – Но он слишком сильно ошибается, ему все вернется, в еще большем размере…

Руки на моей шее сжимаются сильнее, мне не хватает кислорода. А на глазах уже начинают выступать слезы. Мне страшно, теперь мне хочется убежать отсюда. Возможно, я ошибаюсь в Климе, и он еще больший садист, чем мой жених.

– Как ты думаешь, что мне мешает убить тебя прямо здесь? – я вижу, как его губы растягиваются в легкую усмешку. Он словно кот, который видит мышь, знает, что она никуда не денется, и сейчас просто хочет с ней порезвиться, напугать до смерти, чтобы потом съесть. – Твой труп нигде не найдут, папочка будет расстроен или даже в ярости. Или не? Скажи мне, Арина… – склоняется еще ближе. – Твой папочка любит тебя?

 Смотрю на мужчину, но не могу вымолвить ни слова, мне слишком страшно, боюсь разозлить его еще больше. Почувствовать на себе еще больше гнева.

– Отвечай!

– Н-не знаю… – хриплю я сквозь пересохшее горло.

– А хочешь, я сам отвечу на этот вопрос? – холодно говорит он. – Твой папочка – истинный сукин сын. Он ради своей выгоды отдает младшую дочь за сына богатого банкира, который славится своими изощренными вкусами. Полиция закрывает на это все глаза, ведь папочка-банкир хорошо им отстегивает. И твой отец просто решил воспользоваться хорошими связями, отдав свою дочь садисту.

 На его губах улыбка. А мне хочется плакать. Он все знает, скорее всего, знал с самого начала и понимает, зачем я тут.

– Поэтому открою тебе глаза, Арина, – шепот, словно приговор. – Твой папочка никого не любит, кроме себя.

 И тут он отпускает мою шею, отходя. Ноги не держат, и я падаю прямо на пол. Ничего не вижу, у меня слезятся глаза и нечем дышать. Меня всю трясет, а он стоит передо мной и смотрит, возможно, даже наслаждается тем, что родная дочь его заклятого врага валяется у его ног.

 Все передо мной расплывается, я вижу только массивные ботинки.

– Говори мне, зачем пришла, и проваливай, – наконец-то бросает.

 Я уже не хочу его помощи. Даже не знаю, что будет хуже – власть мужа-садиста или его, такого же морального урода, который ненавидит меня.

 Поднимаюсь. Ноги дорожат, но я не буду говорить то, о чем хотела попросить, валяясь у его ног. У меня есть гордость.

 Внезапно в моем сознании словно что-то переключается, теперь я его не боюсь. Что может быть еще хуже этого. Мой последний шанс провалился с треском. Больше мне никто не поможет.

– Я хочу, чтобы вы выкрали меня, не дали свершиться свадьбе, – смотрю на него. В этот раз я выдерживаю его взгляд. – Вы правы, я знаю, кто мой жених. Садист. Я видела, сколько бедных девушек погибло, проведя с ним ночь. Но моего отца это не останавливает. Он хочет этой свадьбы и значит – моей смерти. Вы – единственный, кто может мне помочь, кто поможет сбежать и скрыться, потому что отец боится только вас! Но сейчас я понимаю, что это невозможно и я зря пришла сюда.

 Мой голос дорожит, из глаз льются слезы. Но его это не трогает, мне кажется, его вообще ничего не трогает. Он смотрит на меня безэмоционально. Словно ему рассказывают что-то обыденное.

 Понимаю, что мне нужно уходить. Прочь из этого кабинета, прочь от него.  Клим молчит, а я отворачиваюсь и тяну дверь на себя. Чувствую, как он смотрит мне в спину, прожигая ее. Выхожу, мне нечем дышать, словно тут выкачали весь кислород, оставляя крупицы. Мне нужно срочно на улицу. Надо найти Аллу и, возможно, уехать отсюда. Или пусть она остается. Мне точно нужно домой.