Хальфар подсел к костру и протянул ладони к пламени. По его лицу блуждала довольная улыбка. Веревку он равнодушно выпустил, видимо нисколько не сомневаясь, что пленница никуда уже не денется. Синни застыла на том самом месте где веревка перестала её тянуть, медленно опустилась вниз и затем легла, свернувшись калачиком прямо на камешках гальки, спрятав голову в ладонях.

Ильзир отвернулся и с хмурым лицом продолжил сооружать свою лежанку. Он был недоволен. Но причина его недовольства была вовсе не в том, что над беззащитным ребенком совершили насилие, это Ильзира не волновало. Он искренне сожалел об утраченных деньгах. Пусть даже это были не его деньги. Закончив с лежанкой, он подошел к костру и сказал:

– На кой ляд девку-то испортил? За неё ж теперь не то что сотни не получишь, а и половины этого не возьмешь.

– Да ладно, – отмахнулся Хальфар, – на лбу у неё не написано, что она порченная, а между ног проверять не полезут.

– Ну ты и дурень! Да неё ж смотреть теперь страшно, выглядит хуже покойника. Кому такая нужна? Не мог что ли дотерпеть до Тилгарда и там уже свою шишку пристроить. Ядреный корень! Лет уже под сраку, а всё только одним местом думаешь!

Но критика со стороны товарища не слишком трогала Хальфара. Он проговорил:

– Знал бы ты какой сладкий пирожок я отведал, Краснокожий. – Он плотоядно ухмыльнулся: – С вишенкой.

– Тьфу ты, дурак белобрысый! – С досадой сплюнул Ильзир. Ну почему деньги сами идут к вот таким вот недоумкам, с тоской подумал он, которые не способны удержать даже то что у них уже в руках. И он снова очень пожалел, что тогда слишком увлекся поединком с той взрослой девкой и, когда пустозвон Даррес отправился в Хельхейм, не успел сам перехватить Синни. А ведь он был ближе к девчонке, чем Хальфар. Ему стоило лишь быть попроворней и поумнее. Схватил бы её, приставил бы ей к горлу нож и её мамаша сама бы сдалась. И тогда он мог бы претендовать на обеих, на малую уж точно без вопросов. Уж он бы не стал над ней измываться, а напротив берег бы и кормил. Ведь целых сто монет серебром! И он горько посетовал на свою глупость и нерасторопность.

Погревшись у огня, Хальфар улегся спать. Никаких лежанок он себе не готовил, лег прямо у костра на камни и песок, единственное бросив под голову и плечи плащ. Однако прежде он всё же намотал конец веревки, привязанной к шее Синни, себе на руку.

Ильзир спал скверно и проснулся очень рано, едва начало светать. Нога донимала его всё сильней. Кое-как поднявшись, он, хромая, прошел вперед и посмотрел на Хальфара и Синни. Оба вроде как крепко спали. Ильзир в задумчивости погладил бороду. Шальная мысль промелькнула у него в голове: прирезать спящего Хальфара и забрать пленницу себе. Но он только скорбно покачал головой. Мысль вне всяких сомнений была доброй, но Хальфар, хоть и законченный ублюдок, всё же был его боевым товарищем, они много раз сражались плечом к плечу, что скажут гордые эйнхерии когда он явится в Вальгаллу с таким деянием на руках. И тяжело вздохнув бритоголовый норманн принялся оживлять костер. От шума проснулся Хальфар и медленно сел протирая глаза.

– Сегодня надо обязательно дойти до Тилгарда, – сказал он. – Задолбало уже это бродяжничество.

Ильзир ничего не ответил. Он чувствовал что его нога всё хуже и потому любые разговоры о том чтобы куда-то дойти нагоняли на него сумрачную тоску.

Хальфар поднялся, с удовольствием потянулся, разминая своё огромное могучее тело и подошел к лежавшей на боку девочке.

– Давай, буйша, вставай, – проговорил он вполне добродушно.

Синни не пошевелилась. Он пихнул её ногой.