И лишь тогда мне вспомнилось то, о чем Джорджо говорил раньше, – его намеки на то, что у меня есть тайный поклонник. Из меня будто выпустили воздух. Значит, моим тайным поклонником на самом деле был Эмиль? Или я все же смею надеяться, что это мистер Беккет?

– Мой тайный поклонник… – просипела я, но слова застревали в горле.

Сильно хлопнула дверь спальни, а из коридора донеслись раздраженные шаги Джорджо.

В ту ночь мне снилась Ирландия. Зеленая, влажная, словно приглаженная дождем. И мистер Беккет. Его рот походил на спелую сливу, а вздыбленные ветром волосы стояли над головой, как корона. Он звал меня из тумана, такого белого и густого, что я не видела ничего – только синее пламя его глаз. А затем рядом со мной в напоенном солью воздухе возникло его лицо – тела я разглядеть не могла. Оно будто подплыло ко мне и застыло. Зависло в тугих складках тумана. Он звал меня к себе. Я слышала его дыхание – редкое и тяжелое, как будто он сражался с туманом, как будто туман проникал в его глаза, нос, рот, просачивался в горло, легкие, сердце, душил его. Я тоже выкрикивала его имя, снова, снова и снова. Я протянула к нему руки. Но было слишком поздно. Белая дымка утаскивала его за собой, обволакивая, как мантия, – клубящиеся одежды призрака. Его уносило все дальше и дальше в море. И я осталась одна. Я стояла на мокрой траве и продолжала звать его. Но отвечало мне лишь эхо.

Потом я обернулась и увидела, что туман рассеялся, кругом было зелено и чисто. Мистер Беккет стоял рядом, обнимая меня за талию. А далеко в море виднелась маленькая фигурка, цепляющаяся за фортепиано.

– Помаши Эмилю, – велел мистер Беккет, и я почувствовала, как его пальцы бродят по моей спине. – Помаши, Лючия! Нужно всегда махать тонущим.

И его тон был столь повелительным, что я повиновалась и помахала рукой. Но маленький человечек и его фортепиано уже исчезли. Поверхность моря была блестящей и гладкой, как стекло.

Париж

Мистер Беккет купил к чаю крошечные пирожные, лимонные, фисташковые и розовые, и подал их прямо в коробке. Он заварил «лао сун сяо чжун» и разлил его в чашки с выщербленными краями, поверх тоненьких кружочков лимона, которые отрезал перочинным ножом. Мы сидели в его маленькой гостиной на диване, пружины которого начинали стонать и жаловаться на жизнь, стоило нам только пошевелиться. Печка в углу время от времени выпускала облака дыма, отчего в комнате слабо, но отчетливо пахло гарью.

– Тут довольно голо. Почему бы вам не купить пару подушек или коврик? Или, может быть, картины? – Я еще раз оглядела гостиную. Серые стены с отстающей краской, простые полки, на которых мистер Беккет в алфавитном порядке расставил свои книги, запотевшие окна…

– А это отличная мысль. – Мистер Беккет потрогал воротничок рубашки и слегка оттянул его.

– Разве ваша мать не может одолжить вам что-нибудь подобное? Хотя бы старое покрывало, чтобы накрыть диван. Посмотрите, ткань совсем протерлась. – Я показала на обивку, сквозь которую кое-где пробивались пучки конского волоса. Еще чуть-чуть – и ее разорвут пружины. – И картины. Нужны картины, чтобы немного оживить стены. Иначе все это помещение слишком похоже на монашескую келью.

Несколько секунд мистер Беккет молча и сосредоточенно рассматривал гостиную, как будто вдруг увидел ее в первый раз.

– Вы говорили, у ваших родителей большой дом в Ирландии. Неужели там нет картин, изображающих ирландские пейзажи? Вам не кажется, что это было бы так приятно – просыпаясь, видеть Ирландию? – Я мечтательно вздохнула. – Расскажите мне еще о вашем доме, и огромном саде, и обо всех этих собаках и курах. – Мне нравилось, когда мистер Беккет описывал дом своего детства. Меня почти до слез волновало, что это было обычно. Нормально. Я уже представляла себя там – как я сыплю зерно курам или срываю яблоки с веток. – Расскажите о собаках. Какой они были породы?