– Лючия! Да что с тобой стряслось, боже праведный! Ты не слышишь меня, что ли? Да я будто сама с собой тут разговариваю! Я решила: надену черную шляпу. Она больше подходит к моему пальто. – Мама заправила за уши мягкие локоны. – Девочка, на что ты там уставилась? Иди и найди свою шляпу и перчатки!

Дверь кабинета баббо отворилась, и передо мной предстал мистер Беккет. Он смущенно улыбался, а его глаза, казалось, мгновенно впитывали все вокруг: греческий флаг, который мы прикололи к стене на удачу, фотографию, где была изображена вся наша семья, в самой лучшей одежде, с чинными и торжественными лицами, стопку книг, приготовленных, чтобы возвратить их в библиотеку мисс Бич. Затем мама и баббо отправились разыскивать трость и шляпу баббо, а мистер Беккет стал расспрашивать меня о «Фуке».

– Там не слишком помпезно? Подходяще ли я одет для такого места?

Его голос чуть-чуть подрагивал, в нем чувствовались тревога и смущение, не проявлявшиеся, впрочем, на его лице. Я оглядела его. Костюм уже протерся на коленях и висел на нем, как на вешалке. На сорочке не хватало пуговицы, а галстук был завязан так туго, что, кажется, угрожал задушить своего владельца.

– Мы в-всегда туда ходим, – запинаясь, пробормотала я. – Это на Елисейских Полях, так что, думаю, мы возьмем такси. – Краска заливала мое лицо, а тело трепетало. Почему я не могла владеть им так, как во время танца? Почему вела себя так глупо? Почему не знала, что сказать?

– У меня есть костюмы получше. – Мистер Беккет опустил глаза.

– Вы выглядите великолепно! – слишком громко и торопливо заверила его я. Наверное, голосом я пыталась заглушить стук собственного сердца. – Просто великолепно!

Повернувшись к двери, я спиной почувствовала, как он обводит взглядом мою фигуру. Да, это был крайне удачный выбор – вишнево-красное платье с подолом, украшенным кисточками. Оно подчеркивало изгибы моего тела, тела танцовщицы, и длинные стройные ноги, и грудь в нем выглядела маленькой и плоской, как раз по моде.

Потом он отошел к окну и выглянул наружу. Даже по его затылку было видно, как он напряжен и скован.

– Отсюда прекрасный вид на Эйфелеву башню, мисс Джойс.

Я тоже приблизилась к окну, и мы вместе полюбовались огнями Парижа. Город сверкал и переливался; ярко и зазывно светились окна баров и ресторанов, в лужах дрожало отражение фонарей, там и тут на мгновение ослепительно вспыхивали фары проносящихся мимо автомобилей. И над всем этим сияющая Эйфелева башня направляла наши взоры вверх, к небу. Я вдруг ощутила слабый запах мыла мистера Беккета и тепло его тела – мы стояли так близко друг к другу. И мое сердце все так же оглушительно колотилось о ребра.

– Это большое преимущество – жить на пятом этаже, – произнесла я, и мой голос, казалось, эхом отразился от стен и потолка.

– Какую же чушь ты несешь, Лючия! Все эти треклятые ступеньки, по которым мне приходится карабкаться вверх с покупками, каждый божий день!

Позади нас неожиданно появились мама и баббо. Они держались за руки.

– А, вы наслаждаетесь Эйфелевой башней, мистер Беккет. А Лючия рассказала вам, как однажды мы с ней забрались на самый верх этого ужасного строения?

– Нет, она ничего не рассказывала, сэр. – Мистер Беккет с любопытством обернулся ко мне.

Я открыла было рот, чтобы поведать ему эту историю, но вдруг словно лишилась языка. Точно так же, как и тогда, когда мы с баббо стояли на вершине башни, держались за перила и смотрели вниз, на съежившийся город. То же самое головокружительное, тошнотворное чувство, накрывшее меня в тот момент, подступило ко мне и сейчас. Я замолчала и задрожала. И мне внезапно захотелось протянуть руку и коснуться мистера Беккета, схватиться за него, как я схватилась за баббо в тот день, уцепиться за его локоть, как я уцепилась за локоть баббо на верхней площадке Эйфелевой башни.