Фары обшарили кухню, и через минуту входная дверь открылась.

– Реба? – позвал Рики.

– Я здесь.

Он вошел и включил свет.

– Что в темноте сидишь?

Свет обжег ей глаза.

– Я не в темноте. В плите свет горит.

– Ну почти в темноте. – Он выскреб из кармана мелочь и бумажки от жвачек и бросил в пустую вазу для фруктов на столе. – Смотри вампиром не стань. – Он поцеловал ее в макушку, снял форменную куртку и сел.

– Трудный день был? – Она заметила тени под глазами.

– Нашли семейку, жили в машине, на парковке у «Уолмарта». Печальная история. Завтра отправим обратно в Мексику. Младший совсем малыш. Сидел в грязных подгузниках бог знает сколько. – Он поскреб щеку. – Берет за живое. Отец просто искал место, где можно жить нормально.

Ребу ставили в тупик эти ежедневные истории о нелегальных иммигрантах. Она не понимала, кому тут сочувствовать. Рики раньше был на стороне США, но с недавних пор все больше симпатизировал мексиканцам. Реба не знала, чего он ждет от нее, и взгромоздилась на позиции защитника закона:

– Не надо себя винить. Сам же говоришь: есть правила, им надо подчиняться. А иначе будут последствия. – Она проглотила пропитанную молоком крошку теста, застрявшую в зубе, и сменила тему: – Есть будешь? Я заехала в «Рудис-барбекю» после интервью. Если ты голодный, там кое-что осталось.

– И как оно?

– В «Рудис»? – Об интервью говорить не хотелось. – Очень вкусная копченая индейка. – Она встала и подошла к холодильнику.

– Да нет, интервью твое, мисс Сан-сити.

– Прекрасно. Но придется еще раз зайти. Так что насчет индейки? – Она достала с полки бумажный пакет.

– Я ел. А зачем еще раз? Она что, и при личной встрече трубку не снимает?

Реба пожала плечами:

– Надо выяснить все, что нужно для статьи. Но сейчас я хочу… – Она взяла его руку, положила себе на талию. – Перестать болтать. Я бол-бол-болтала целый день.

Реба умела сменить тему. Рики встал и прижал ее к себе:

– Как скажешь, босс.

Она вздохнула с облегчением и повела его наверх. Что-что, а секс у них был искренний, и Реба надеялась, что Рики в нем чувствует всю правду целиком.

Партийный рождественский бал

Гармиш, Германия

Гернакерштрассе, 19

24 декабря 1944 года

Начался снег. Тысячи переливающихся снежных веретенец тускло кренились к земле. Элси прислонилась спиной к стене. Мохнатые хлопья падали на лицо. От холода в голове прояснилось, и Элси, хоть и мерзла, все стояла в тишине переулка и смотрела, как мир превращается в сказочный маскарад. Грязные улицы запорошило белым. Темные деревья окаймил иней. Машины под сугробами – точно сахарные холмики. Она любила первый снег. Он все менял.

Ветер задувал под платье, ноги коченели, по спине бегали мурашки. Она обхватила себя руками. Кольцо леденило палец. Она сняла его и потерла, согревая в ладонях. Красивое кольцо, подаренное хорошим человеком, важный момент – а она почти ничего не чувствует. Элси крутила и крутила кольцо: рубины и бриллианты, красное и белое. Вот было бы оно просто подарком на Рождество, как платье и шампанское.

Она хотела было снова надеть кольцо и тут заметила внутри царапину – нет, не царапину, слишком четкая и ровная. Элси поднесла кольцо к свету из окна и прочитала надпись. Посвящение, почти стертое: «Ани ле-доди ве-доди ли». Иврит.

Волна жара прошла по телу. Грудь покрылась испариной. Она знала, что гестапо конфискует еврейские ценности, но никогда не думала о том, куда они деваются. Они просто исчезали вместе с владельцами.

Снег пошел сильнее. Хлопья отяжелели и кололи кожу ледяными иголками. Ветер жалил глаза. Она сморгнула слезы и пригляделась к кольцу. Чье-то обручальное кольцо. Ощущает ли неведомый палец его утрату?