Пока Маурус Рамбек затягивал псалмы на латыни, Симон переводил взгляд с одного монаха на другого. Святые отцы сложили руки, опустили глаза и забормотали молитвы. Казалось, каждый из них излучал недобрую ауру, столь неестественную для атмосферы монастыря.

Внезапно приор поднял голову и взглянул прямо на лекаря. Симон вздрогнул. Глаза Иеремии горели ненавистью и проникали едва ли не в самую душу лекаря.

Брат Йоханнес бежал по лесу, словно сам дьявол гнался за ним.

Он спотыкался о корни, быстро поднимался, перепрыгивал через илистые канавы и ломился сквозь заросли. Ряса его давно уже обтрепалась, к ней пристали репьи и ветки, лицо вспотело и покрылось грязью. По толстым щекам монаха текли слезы, сердце стучало как сумасшедшее. Взять он ничего не успел, кроме полотняного мешка с самым необходимым.

Йоханнес ругался, плакал и проклинал все на свете. Вся прежняя жизнь его осталась в прошлом; теперь ему снова придется бродить, как раньше, по свету. Он не ведал, что уготовано ему в будущем, – знал только, что с ним будет, если его поймают. Ему выдернут ногти, растянут конечности, пока их не вырвет из суставов, раздробят пальцы и поджарят серой его морщинистую кожу – только затем, чтобы в конце концов сжечь на большой куче дров и хвороста.

Йоханнес знал все это, потому что разбирался в пытках и казнях – слишком много он видел и того и другого. И понимал, что грозило убийце и колдуну.

Аптекарь, не оглядываясь, мчался через долину. Время близилось к полудню, и солнце безжалостно жгло сквозь ветви и листья. Как и всех прочих монахов, его разбудили чуть свет громкие крики и вопли. Должно быть, случилось нечто ужасное, и он смутно предполагал, что именно. Поэтому Йоханнес тайком прокрался к дому часовщика, откуда как раз выходил этот цирюльник с подругой, оба бледные, как покойники. По отрывистым фразам он догадался, что они обнаружили в мастерской, а затем услышал свое имя.

В этот момент брат Йоханнес понял, что назад пути нет. Скоро они обо всем узнают. Об экспериментах, о пожаре на башне, о его прежней жизни…

Будь ты проклят, Виргилиус!

Тогда Йоханнес вернулся в свой домик, взял немного еды, одеяло и старый крест – и пустился к долине. И вот он бежал по узкому тайному ущелью, которое в народе называлось воловьим рвом и по которому во время войны местные жители спасались от шведов. Временами Йоханнесу приходилось задирать рясу и проходить по ручью. Где-то вдали лаяли собаки и трубил рог. Может, они уже шли по его следу?

Он разогнал мысли и помчался, не разбирая дороги, дальше. Если добраться до Мюльфельда или Вартавайля, то, быть может, появится шанс. Там какой-нибудь рыбак переправит его в Дисен, а оттуда он сбежит в Ландсберг. В Ландсберге у него были друзья, которые могли помочь. Возможно, где-то поблизости стояла армия, и он смог бы к ней присоединиться. Люди с его опытом были всегда нужны.

Деревья перед ним расступились, он уже видел синюю гладь озера в долине. До заветной цели, маленькой пристани неподалеку от небольшого замка Мюльфельда, казалось, уже рукой подать! Йоханнес выскочил из леса, и в то же мгновение прогремел выстрел. Пуля просвистела в сантиметре от его уха, и монах со стоном рухнул в грязь.

– Вот он, жаба гнусная! Ты был прав, он действительно побежал через ров.

Из-за деревьев выступил мужчина с мушкетом; за ним показался второй, а потом и третий. Все трое были опытными охотниками, состоявшими на жалованье при монастыре. Йоханнес их знал. В трактире они иногда шептались у него за спиной – им не нравилось, когда он собирал травы по округе и распугивал дичь. Для них он был жирным, уродливым святошей, который поедал то, что полагалось вообще-то им. Монстр и пугало, которого защищала одна только ряса.