– У меня тоже сложилось такое впечатление, – ответил Симон. – Как будто все здешние обитатели чем-то напуганы. Уже по пути сюда нам выпало несколько жутковатых событий. Если б я верил в духов, счел бы эту долину отличным обиталищем для них.

Он тихо рассмеялся, однако Кайзер оставался серьезным и промолчал.

Симон с любопытством взглянул на многочисленные исписанные листки на столе. По большей части это были распределенные по ролям реплики. Многие были перечеркнуты или снабжены дополнительными комментариями. Симон вычитал имена Иисуса, Петра и Понтия Пилата.

– Инсценировка? – спросил он у Кайзера.

Учитель кивнул.

– Это старый текст, я как раз пытаюсь переписать его. Еще в прошлый раз местные жители попросили меня об этом. Но язык во многом устарел, да и рифма жутко хромает. И всякий раз, когда я расправлюсь с несколькими страницами, приходит священник и переворачивает все с ног на голову. Его преподобие Тобиас Гереле из тех особенно фанатичных католиков, для которых любое изменение равносильно богохульству. – Кайзер закатил глаза. – Почти пять тысяч строф! Господи, и зачем я только связался с этой постановкой… Это все больше походит на мое собственное мученичество!

Симон усмехнулся. Кайзер уже писал ему, что он взялся выправить текст очередной инсценировки Страстей Христовых и помочь священнику в постановке. Около полувека назад Обераммергау поразила чума, едва ли не в каждой семье кто-нибудь умер. В тот трудный час местные жители поклялись каждые десять лет воссоздавать на сцене последние дни жизни Иисуса, если Господь избавит их от эпидемии. Чума действительно отступила, и с тех пор мистерию разыграли уже четыре раза. Зрители стекались со всей округи, сейчас о ней заговаривали даже в Шонгау.

– Все равно не понимаю, почему вы хотите разыграть инсценировку уже в эту Троицу, а не через четыре года, как того требует обычай. – Симон нахмурил лоб, изучая листки на столе. – Это наверняка вызвало недовольство.

– Кому ты говоришь об этом! – Кайзер вздохнул. – Но Конрад Файстенмантель никого не желает слушать. Он самый могущественный человек в общине, да к тому же возглавляет Совет. Его слово – закон. – Он пожал плечами: – Файстенмантель далеко не молод и этой постановкой, видимо, хочет воздвигнуть себе памятник. Но теперь он войдет в историю деревни скорее уж трагичным персонажем, – мрачно добавил учитель.

– Что же тут такое произошло? – спросил Симон. – Я повсюду заметил на дверях пучки зверобоя, люди выглядят подавленными, будто их что-то гнетет… Даже священник был бледный, как мертвец.

– И не без оснований, – снова вздохнул Кайзер. – Многие убеждены, что с прошлой ночи в Обераммергау завелся дьявол… – Он подался вперед и понизил голос: – На рассвете священник обнаружил нашего актера, исполнявшего роль Иисуса, мертвым, на кладбище.

– Убийство? – осведомился Симон.

– Следует полагать. Вряд ли несчастный сам смог бы привязать себя к кресту.

– Господи! – выдохнул Симон. – Неужели кто-то… распял его?

– Да, как бы ужасно это ни звучало. – Взгляд у Кайзера омрачился. – Да еще на том самом кресте, который изготовили к представлению. Убийца привязал беднягу к кресту и поднял. Что ж, по крайней мере, Доминик Файстенмантель имел счастье умереть смертью нашего Спасителя.

– Доминик Файстенмантель? – озадаченно переспросил Симон. – Это не…

– Младший сын могущественного Конрада Файстенмантеля, совершенно верно, – закончил Кайзер. – Конечно же, многие считают, что это кара Божья за то, что Файстенмантель хочет устроить представление раньше срока. Он, кстати, по-прежнему упрямится и не желает ничего отменять. Они с сыном в последнее время часто ссорились, отношения между ними были, мягко сказать, неважные. Уже сегодня Файстенмантель и священник поручили мне найти нового Иисуса. Теперь им будет Ганс Гёбль, прежде наш апостол Иоанн. – Он показал в сторону двери. – Думаю, ты его уже видел, когда пришел, мы как раз заканчивали обсуждать детали. Через три дня мы должны продолжить репетиции.