— Не смей снова на него даже смотреть! — резко произносит мама. — У тебя есть муж и ребёнок.

Не собираюсь спорить с ней. Мама желает мне только лучшего. А я сама пока не знаю, что для меня лучше.

Мне давно не восемнадцать, я уже сама мама, но внутри меня ещё живёт маленькая девочка, столь похожая на мою Марусю, и сейчас она боится. Боится, что её привычный неидеальный мир рассыплется словно карточный домик. Мы со Стасом несколько лет по крупицам выстраивали наши взаимоотношения, но стоило появиться Назару — и дайте мне только биту, я самолично всё разбомблю. Словно он одним своим появлением дал мне стимул, толчок к переменам. А с ним или без него — это уже вопрос второстепенный.

— Назар папа Маруси, — напоминаю маме, на что та лишь кривится.

Ей никогда не нравился Назар. Она считала его прожигателем жизни, безбашенным байкером без целей в жизни.

В чем-то она, безусловно, права. Когда мы начали встречаться, Назар уже окончил университет, но на работу устраиваться не спешил. Его тяготили отцовская опека и компания, в которую он должен был сделать свой вклад в благодарность за отцовскую любовь. Но Назар не хотел работать у отца. Он искал свой путь и своё место. Лунегов-старший дал Назару год на, как он выразился, гулянки. Именно в этот период его жизни мы начали встречаться.

Были и гулянки, и тусовки. Как и безбашенные гонки на тачках и мотоциклах. И именно за езду на мотоцикле мама бесилась больше всего, ведь она частенько видела, как Назар привозил меня на нём домой. Мама потеряла мужа, нашего папу, из-за мотоциклиста, и железный конь Лунегова был для неё словно красная тряпка для быка. Навевал самые ужасные воспоминания в её жизни.

— А как же Стас? — спрашивает мама, вцепившись взглядом в моё лицо, пытаясь считать эмоции.

Так и знала, что сейчас его приплетёт. Ведь, в отличие от Назара, Стас у нас весь такой идеальный. Папина опора и правая рука. Перед мамой мой муж всегда был одет с иголочки и на спортивных тачках не разъезжал. Цветы присылал на праздники.

— Ты хоть понимаешь, какую травму нанесешь Марусе, если начнешь ей рассказывать: это был не настоящий папа, а вот настоящий, — зло выговаривает мама.

— Я все это прекрасно понимаю. Но ещё я понимаю, что всё тайное всё равно станет явным. Не сегодня, так завтра.

— А Александр Владимирович наконец-то собирается рассказать всё сыну?

— Я не знаю, — качаю головой.

На меня нападает такая апатия, что я готова лечь на пол и просто уснуть на несколько лет. Разбудите, когда мир станет прежним.

— Вот и держись подальше от этого Назара.

Ах, если бы всё было так просто, мам.

Мы живём под одной фамилией. Я воспитываю его дочь. Я замужем за его братом. И я работаю под его началом. И подскажите, как мне держаться от него подальше?

Но маме я этого, конечно, не говорю. Она и так вон уже пятнадцать капель себе в стакан капает.

Больше мы с мамой к разговору о Назаре не возвращаемся, но она то и дело поглядывает на меня с опаской, словно я бомба замедленного действия. Возможно, в чём-то она и права, она всё-таки моя мама, которая чувствует мои терзания. Но я стараюсь “держать” лицо.

Маруся выбирает нежно-голубую пряжу, и мы с мамой нисколько не удивлены, ведь голубой — самый любимый её цвет. Цвет неба и её глаз.

…а ещё цвет глаз Назара.

С приходом племянников рефлексировать о прошлом и Назаре не получается, всё моё внимание забирает Мишка. Ему всё не то и не так. Куксится и постоянно ноет. Бедная моя сестра.

Как только Лена возвращается со школьного собрания, мы с Марусей собираемся домой. И у меня нет ни сил, ни желания делиться с сестрой информацией о Назаре.