И это я их между собой стравила...

Демид разворачивается и идет к двери. Следом из кабинета появляется отец. Пригвождает к полу тяжелым взглядом, я и забыла, что он у него может таким быть.

На отца страшно смотреть. Он похож на вставшего из могилы мертвеца — бледный, с бескровными покусанными губами. Что ж такого наговорил ему Ольшанский?

— Арина, — хрипло говорит отец, — он говорит правду? Он тебя не насиловал? Ты с ним... по своей воле?

Сильнее прижимаю ладони к горлу и киваю. Правда, папа. Демид останавливается у двери, но продолжает стоять спиной.

— Скажи, ты действительно это сделала, потому что... потому что не хотела, чтобы я узнал? Про отель... И надеялась нагнуть Демида?

Молчу. Не киваю, но и не отрицаю. Просто стою и смотрю ему в глаза.

— Глеб, не дави на нее, — доносится от двери грозный рык.

— Иди нахуй, Демид, я с дочерью разговариваю, — огрызается отец. На моих глазах рушится и осыпается фасад, который раньше был моим папой. Теперь я верю, что человек, который стоит передо мной — друг Демида Ольшанского. У них в глазах горит один и тот же огонь.

Чувствую на себе пронизывающий взгляд, поворачиваю голову. Демид выжидающе смотрит исподлобья, нахмурив брови.

Ну как сказать, что нет, не поэтому? А потому что он мне понравился? Как можно такое говорить, когда он вот так смотрит? Это же фактически признаться в любви. Да я скорее язык себе откушу.

Но и чтобы считал меня расчетливой дрянью, тоже не хочу.

— Я приехала чтобы вернуть ему футболку, папа, — с трудом шевелю пересохшими губами. — Просто так получилось...

У Ольшанского дергается кадык, отец закрывает глаза.

— Уходи, Демид, — говорит сухо, — а ты иди собирай вещи. Завтра Иван отвезет тебя в аэропорт, в два часа самолет.

— Куда, папа? Мне же с утра на занятия... — пробую возразить, но он рявкает «Иди собирайся, я сказал!»

Хлопает входная дверь, я закрываю руками лицо и бегу в свою комнату.

***

Я наревелась так, что теперь не могу уснуть. Чемодан остался валяться посреди комнаты несобранным.

Он меня выгоняет. За что? Из-за Демида? Но я действительно не знала, что они друзья. Если разобраться, я ничего об отце не знала. И не знаю. Вот сегодня увидела, как он умеет злиться. И каким жестким может быть, когда его задеть.

В дверь осторожно стучат. Игнорирую стук, пусть думает, что я сплю.

— Арина, дочка, открой. Я же слышал, как ты носом хлюпаешь.

Судорожно всхлипываю, спаливаясь окончательно, но открывать и не думаю.

Замок несколько раз проворачивается, дверь открывается. Отворачиваюсь и зарываюсь лицом в подушку. И зачем было спрашивать разрешения? В этом весь отец...

— Извини, Аринка, что вламываюсь. Но я не готов сидеть под дверью как плешивая псина, — отцовский голос в самом деле звучит взволнованно, в воздухе появляется легкий запах алкоголя. — Хотя в твоих глазах я наверное такой и есть.

Он подходит к кровати, кладет руку на плечо. Дергаю плечом, сбрасываю руку. Негромкий вздох, и отец опускается на пол возле кровати.

— Я вот думаю теперь... Неужели ты и правда меня таким дерьмом считаешь, а, дочка? Демид меня так обложил, что я в себя прийти не могу. Почему ты не дала ему вызвать полицию?

Молчу, не хочу отвечать.

— Арина, детка, ты меня настолько презираешь?

В его голосе чувствуется такая боль, что я не выдерживаю. Отрываю лицо от подушки.

— Потому что я сама поехала на эту проклятую вечеринку, папа. И сама поднялась в номер. Исмаилов бы сказал, что все было по согласию. Ты же сам говорил, что его отец практически всесильный. Я не хотела, чтобы ты знал. Чтобы кто-то еще знал. Не представляла, что надо будет все это кому-то рассказывать....