Губы немного онемели, и я их облизываю, замечая, что Богдан не отрывает взгляда от моего рта.

– Скуратов, что ты делаешь? – спрашиваю, когда его рука ложится на мою талию и скользит вниз, по бедру, туда, где заканчивается моё коротенькое платье.

– Хочу забрать то, что ты мне уже отдала, – отвечает, пока его пальцы добираются до тонких капроновых колготок. Он приподнимает моё платье и скользит под ним вверх по бедру. Ткань моего наряда так облипает тело, что платье задирается всё выше и выше по мере движения его руки.

– Я не понимаю, – мой мозг совершенно отказывается функционировать. Всё, на что я сейчас способна, это чувствовать его дыхание и прикосновение губ к изгибу шеи, то, как его пальцы оставляют огненный путь по моим ногам, и как бесстыдно я себя ощущаю, ведь мы находимся на всеобщем обозрении и я представляю, что в данный момент мои одногруппники могут наблюдать за этой сценой. Но, боже, мне совершенно это безразлично. Я не хочу, чтобы он останавливался, я не хочу, чтобы сегодняшний вечер заканчивался.

– Сейчас покажу. Пошли.

Богдан сжимает в своей огромной ладони мои пальцы и уводит куда-то. Мы проходим мимо столика, за которым сидят мои друзья, но я не хочу поворачиваться и замечать удивлённые взгляды. Лестница ведёт наверх, там второй зал, но, как объяснила Люда, пускают туда лишь избранных, и рядом с Богданом я себя именно такой и ощущаю. На втором этаже несколько другой интерьер, в ещё более тёмных тонах, стоят столики, за которыми сидят мужчины в возрасте, что-то обсуждают и курят тяжёлые сигареты. Я замечаю их лишь мимоходом, потому что Богдан подводит меня к двери, отворяет её и пропускает меня вперёд.

Очевидно, это чей-то кабинет. Алкоголь не сразу даёт мне осознать, что он запер за нами дверь и сейчас мы остались наедине.

Оказалось, я зря приехал, если и родилась здесь несущественная разборка между мажорами, то она погасла ещё до того, как я переступил порог этого злачного места. Не найдя выхода, напряжение продолжало вибрировать в мышцах, ища разрядки. Но Хмельницкий приказал, чтобы я остался до закрытия, на всякий случай. Что же, хозяин – барин, а «Токио» не самое паршивое место, чтобы провести вечер.

Устроившись на втором этаже за своим столиком, расположенным так, что, сидя за ним, можно обозревать всё заведение, я, постукивая сотовым телефоном о подлокотник, ожидал, пока мне принесут кофе. Один из партнёров Хмеля, знавший меня в лицо и понимавший, что я здесь делаю, подсел ко мне, предлагая выпить. Не любил употреблять с неприятными мне личностями, поэтому раз за разом отказывал. Я едва сдерживал своё желание показать ему ствол, намекая, что могу им воспользоваться, но больно это недальновидно, ибо рядом стояла его охрана. Вряд ли Хмельницкий оценит, если я оставлю в дорогом интерьере его заведения дыры в стенах и свою жизнь, размазанной по полу. Долг ещё не отработан до конца.

Партнёр Хмеля подозвал к нам девочек, одной из которых была местная танцовщица гоу-гоу, имевшая на меня виды. Она примостилась рядом, обдавая тяжёлым запахом собственных духов, а я не возражал, поглаживая кожу бедра, понимая, что из неё может получиться неплохая компания на оставшуюся часть ночи.

Дяде Вите, как к нему все обращались, казалось, будто он делает мне одолжение, развлекая своим обществом, однако мне ничего так сильно не хотелось, как остаться в одиночестве. Слово за слово, и я понял, что старый прохиндей намеревается выведать чужие тайны, и он изучал меня, пытаясь определить, может ли подсунуть мне пачку банкнот в обмен на развязанный язык. Друзей Хмеля сложно отличить от врагов, он держал в руках весь город, поэтому и желающих занять его место было немерено.