– В Царстве смертных мы любили друг друга, – начала мама тихим и нежным голосом. – И он любил тебя… еще до того, как ты родилась. А сейчас… – Ее слова оборвались, и она заморгала.

Я взяла ее за руку, чтобы успокоить и напомнить о своем присутствии.

– А сейчас мы разлучены навечно.

Мою голову заполнили скачущие мысли и бушующие эмоции, стало невозможно думать. Сколько я себя помнила, отец присутствовал в моей жизни незримым призраком. Я частенько представляла, как он сидит напротив меня, пока мы едим, или шагает рядом со мной под цветущими деревьями. Но каждый раз, стоило вернуться в реальность, тепло в груди сменялось глухой болью. Сегодня я наконец узнала имя своего отца и то, что он любил меня.

Неудивительно, что мама все это время выглядела подавленной и пойманной в ловушку собственных воспоминаний. Что случилось с отцом? Жил ли он еще в Царстве смертных? И как мы оказались здесь? Но я проглотила свои вопросы, увидев, как мама вытирает слезы. Конечно, мне хотелось получить ответы, но я не собиралась причинять ей боль ради удовлетворения своего эгоистичного любопытства.

Время для бессмертного – как дождь для бескрайнего океана. Мы вели безмятежную, не обремененную проблемами жизнь, а годы пролетали как недели. И кто знает, сколько десятилетий прошло бы так, если бы однажды меня не закрутило в вихре событий, как лист, сорванный ветром с ветки? Стоял ясный день, и солнечный свет лился в мое окно. Отложив лакированный гуцинь, я прикрыла веки, чтобы передохнуть. И как уже случалось раньше, перед глазами вспыхнули серебристые огоньки. Они подергивались и дразнили, как это делал каждое утро аромат османтуса, манящий меня в лес. Мне хотелось прикоснуться к ним, но я вспомнила строгий наказ матери.

«Не приближайся к огням, Синъинь, – умоляла она, а ее кожа побледнела до пепельного оттенка. – Это слишком опасно. Поверь мне, стоит чуть подождать, и они погаснут».

Тогда я испуганно пропищала обещание. И на протяжении многих лет старательно держала свое слово. Поэтому всегда, когда серебристые огоньки манили меня, я с усердием думала о чем-то другом – о песне или последней прочитанной истории, – пока разум не прояснялся, а они не исчезали. Но с каждым разом это становилось все труднее, потому что огоньки горели все ярче, а их зов казался все более манящим. Так что желание протянуть руку к ним становилось практически непреодолимым.

И сегодня они сияли очень ярко, словно чувствовали, как слабеет моя решимость и бурлит от волнения кровь. В последнее время это происходило все чаще, а еще добавлялось стремление к тому… чему я не могла подобрать названия.

Возможно, к переменам. Но здесь никогда ничто не происходило. Никогда ничто не менялось.

Огоньки не казались мне опасными. Так, может, мама ошибалась? Она не раз запрещала мне делать вполне безобидные вещи. Например, лазить по деревьям или бегать по коридорам. Возможно, это считалось опасным в ее детстве, когда она была смертной. Я мысленно приблизилась к огонькам. Подошла ближе, чем когда-либо. Что-то вцепилось в меня, потащило прочь… Страх или чувство вины? Но я, поддавшись безрассудству, разорвала эти путы, словно паутину. И остановилась на границе света, замерла на самом краю. По венам прокатилась энергия, а воздух наполнился шепотками. Подавшись вперед, я протянула руку… И в тот же миг мерцающее серебро развеялось, как звездный свет на рассвете.

Глаза распахнулись, а по телу расползлась дрожь. Я не представляла, сколько просидела в оцепенении. За окном вечернее солнце украшало небо тонкими розовыми и золотистыми лентами. Дрожь стихла, а на грудь, словно камень, надавило раскаяние. Я нарушила обещание, данное маме. И самое ужасное то, что мне хотелось сделать это снова.