– Так ты и есть Октавиан? – заговорила царица по-гречески, на языке деловой переписки Египта.

– Ты что же, не знаешь латыни? – вмешался Юба.

– Конечно, пожалуйста, – улыбнулась мама. – Если ему так будет угодно.

Я-то прекрасно поняла, что у нее на уме. Александрия владела величайшей библиотекой в мире, и вот это сокровище перешло в руки человека, который даже не изъясняется по-гречески.

– Так ты и есть Октавиан? – повторила она на латыни.

Низкорослый мужчина выступил вперед.

– Да, это я. А ты, должно быть, царица Клеопатра?

– Тебе лучше знать, – ответила мама, присаживаясь. – Я все еще царица?

Юба улыбнулся, но его властелин только сжал губы.

– Пока – да. Можно мне сесть?

Мать указала на длинную синюю кушетку, откуда немедленно встали Хармион с Ирадой и перебрались к нам на кровать. Октавиан даже взглядом не повел в их сторону. Он пристально смотрел на царицу – так, словно в любое мгновение она могла отрастить себе крылья и улететь. Итак, самозваный Цезарь уселся, а его спутники продолжали стоять.

– Говорят, будто бы ты пыталась совратить моего полководца?

Мама пронзила Агриппу злобным взглядом, однако возражать не стала.

– Можешь не удивляться. Было время, когда твои чары обворожили моего дядю. И Марка Антония. Агриппа – человек из другого теста.

Все в комнате посмотрели на него, и суровый муж, облеченный царственной властью, не выдержав, потупился.

– На свете не сыщется более скромного и верного человека, чем он, – продолжал Октавиан. – Агриппа на предательство не способен. И Юба тоже. Полагаю, тебе известно: его отец был царем Нумидии. Потом, проиграв битву Юлию Цезарю, он отдал своего младшего сына Риму, а сам покончил с жизнью.

Мать выпрямилась.

– Это твой способ сказать мне, что я потеряю престол?

Октавиан промолчал.

– А как же Цезарион?

– Боюсь, твой сын тоже не сможет занять место на троне.

Мама слегка побледнела.

– Почему?

– Потому что Цезарион убит. И Антилл тоже.

Царица впилась пальцами в подлокотники кресла, а я зажала рот ладонью.

– Впрочем, – прибавил Октавиан, – я позволю похоронить их рядом с Марком Антонием внутри вашего мавзолея.

– Цезарион! – закричала мама, и победитель отвел глаза. – Только не он, нет!

Ее гордость. Ее любимец. В голосе матери слышались неизбывная мука, и ужас, и боль предательства. Вот когда я отчетливо поняла: evocatio все-таки принес плоды. Боги оставили нас, обратившись к Риму. Спрятав лицо в ладони, я зарыдала, а наша мама от горя стала рвать на себе одежду.

– Угомоните ее! – угрожающе рявкнул Октавиан.

Агриппа протянул руки. Царица исступленно замотала головой.

– Это же был твой брат! – выкрикнула она. – Потомок Юлия Цезаря. Понимаешь, что ты наделал? Прикончил брата!

– А ты – сестру, – напомнил Октавиан. И даже не шелохнулся, когда мама в ярости вскочила на ноги. – Через три дня вы с детьми отплываете вместе со мною в Рим, где примете участие в триумфальном шествии.

– Я не позволю выставлять себя напоказ перед римлянами!

Переглянувшись с Юбой, Октавиан поднялся.

– Куда ты направился? – воскликнула мать.

– В усыпальницу Александра Македонского, величайшего в мире завоевателя, – бросил Октавиан у самой двери. – А потом – в гимнасий: пора обратиться к своему народу. – Его стальные глаза вдруг задержались на мне. – Может быть, дети пойдут со мной?

Я бросилась к матери и, пав на колени, припала к любимым ногам.

– Не отсылай нас с ним, пожалуйста, мама, не надо!

Ее колотила дрожь. Царица даже не опустила глаз: она смотрела только на Октавиана. Казалось, они безмолвно сказали что-то друг другу, и мама кивнула:

– Да. Забирай детей.

– Нет, не пойду! – разрыдалась я.