Третьим забежал Кирилл и протянул Сергею три тысячерублевые купюры. И тоже просил прощения за то, что задержал отдачу долга.

…А потом… вошла она! Наташа сияла и, казалось, не ступала ногами, а плыла по воздуху. Сергей встал и вышел навстречу с протянутыми руками. Что за чудо, эти влюбленные! Они порывисты, но смущаются от каждого стороннего взора. Никто не увидит их целующимися или идущими в обнимку, потому что настоящая любовь застенчива. Вокруг этих детей любви сияют радуги, поют птицы, улыбаются дети и старики. От любящих сердец исходят мощные волны светлого тепла. И как, наверное, грустно было бы жить на этой печальной земле, если бы ни эти сердца, исполненные светом чистой… да – незамутненной, чистой, настоящей – любви!

Только что это? Следом за девушкой солидно шагал статный старик в дорогом темно-синем костюме…

– Знакомьтесь, друзья, это мой папа, – сказал Наташа, не скрывая улыбки. – Папа, это Сережа, Борис и Васенька.

− Борис, − протянул первым руку прозаик, − убежденный пацифист.

– Генерал Ракитин, – отчеканил мужчина, пригладив мощной пятерней густые седые волосы, – Иван Андреевич. Профессиональный пацифист.

– Ваше превосходительство… – промямлил Сергей, отодвигая Бориса плечом и покрываясь розовыми пятнами. Потом прокашлялся и сказал: – Милости просим! Сегодня у нас день получки и чудес. Давайте это слегка отметим.

– Мне дочка много о вас рассказывала, – сказал отец. – Вот я и решил с вами познакомиться. − Потом повернулся к Наташе и прошептал на ухо: − Помнится, великий Александр Македонский в личную охрану отбирал только солдат, не потерявших способности краснеть. У твоего избранника, доченька, с этим, кажется, все нормально.

– Давайте, Иван Андреевич, выпьем за знакомство, – предложил Борис.

– Слушайте, друзья, а вы часом не того?.. Алкоголизмом не страдаете? – бдительно поинтересовался генерал, суровым прищуром обводя общество.

– Нет, ваше превосходительство, у нас другая проблема: кушать очень хочется. Мы тут три дня почти ничего не ели, – пожаловался Борис, спешно нарезая бутерброды.

– А это почему?

– Обычное дело, − терпеливо пояснил прозаик, не без труда скрывая ироничную улыбку, − деньги пропили, а на еду ничего не осталось.

– Папа, не обращай внимания, – вступила Наташа, погладив ладошкой предплечье отца. – Я же тебе говорила: они любят пошутить. Нормальные ребята! – и тоже приступила к приготовлению обеда. Они с Сергеем увлеклись беседой, больше похожей на голубиное воркование – и от внешнего мира отключились напрочь.

Василий как бы невзначай смахнул льняные покрывала с двух картин. Генерал подошел поближе и в восхищении замер. С одного портрета, таинственно улыбаясь, взирала плечистая полная дама в легких прозрачных одеждах, отдаленно напоминающая хрупкую Наташу. На другом полотне в центре композиции сияла своей виновато-смущенной улыбкой дочь генерала в синем платье до пят. Спереди у правого подлокотника ее кресла замерла девочка, как две капли похожая на нее. А сзади из теплого сумрака выступала дама средних лет с ухоженным лицом и ранней сединой в красиво уложенных волосах. Эти трое походили на мать, дочь и внучку.

– Первый портрет на экспорт, поэтому лишь слегка похож на оригинал, пояснил художник. – В Европе, знаете ли, вкус эдакий, сугубо телесный. Ну, а вторая композиция – это Наташенька в трех временных фазах: прошлое − настоящее − будущее. Здесь, как видите, Иван Андреевич, все по-русски: душа на первом и единственном плане.

– Поразительно, – сказал отец, разглядывая то одну картину, то другую; то приближаясь, то удаляясь на два-три шага. – Вот так, живешь с девочкой под одной крышей и не подозреваешь, как она красива. Дочка, да ты у меня принцесса!