При этом я все-таки благодарен бывшей за то, что с появлением шустрой малявки в холостяцкой квартире стало чуть более шумно и оживленно.

Пока я анализирую свои сумбурные противоречивые эмоции, проходит пара часов, и в моей берлоге материализуется растрепанный Говоров. Выглядит он так, как будто недавно выбрался из кровати и бежал марафон. Его русые волосы торчат в разные стороны, на висках блестят капельки пота и губы подрагивают так, словно он хочет меня обматерить, но сдерживается в присутствии ребенка.

– Это катастрофа, Дань! Самый настоящий Армагеддец! – вопит Денис, как герой небезызвестного советского кинофильма, у которого украли два магнитофона, две кинокамеры, золотой портсигар и замшевую куртку.

Я же транслирую завидный дзен.

– По-моему, ты преувеличиваешь.

– Преувеличиваю? Преувеличиваю?! – вскидывается Говоров и нарезает десятый круг по гостиной. – Новость распространилась, как лесной пожар. Тебя не обсуждает только ленивый. Ты в глубой жо… В заднице ты, Багров!

Ревет разъяренным гризли Ден, ну а я беспечно пожимаю плечами.

– Все, что могло случиться, уже случилось, – замечаю я философски и иду к шкафчику, чтобы достать оттуда еще одну кружку и налить другу кофе. – Ты голодный, наверное. Завтракать будешь?

– Буду, – шумно сопит Говоров и кулем падает на свободный стул. – Нам срочно нужно созвать конференцию.

– Созывай.

– Представим журналистам твою дочь. Продемонстрируем, что у вас отличные отношения. И не вздумай облажаться, Багров. Фанаты тебя не простят.

Наевшись нотаций, я легкомысленно отмахиваюсь от приятеля и ухожу собираться. Долго стою под струями контрастного душа, просушиваю шевелюру полотенцем и подмигиваю собственному отражению.

Я не парюсь по поводу предстоящего интервью. Публика любит меня и прощает многочисленные косяки. Даже если я признаюсь, что сбил на пешеходном переходе бабулю, фанаты все равно оправдают меня и выпишут амнистию.

Любовь масс зачастую слепа.

Убеждаю себя в этом. Натягиваю черную водолазку и джинсы, зову успевшую переодеться во вчерашнюю одежду Ксюшу и заговорщически шепчу.

– Я понимаю, что встреча с прессой – это не то, о чем мечтает девятилетняя девчонка. Ты бы, скорее всего, предпочла поход на каток, в кино или на картинг, но я без тебя не справлюсь. От того, как нас примут люди, зависит мое будущее. Поможешь мне, Ксюнь?

– Без проблем.

Согласно кивает малышка и доверчиво вкладывает ладонь в мою лапищу. Говоров же в этот момент делает несколько фото.

– На память.

Еще через пару часов мы минуем турникет, здороваемся со знакомым охранником и перемещаемся в переполненный репортерами зал. Занимаем места за длинным прямоугольным столом и оказываемся под обстрелом пристальных взглядов.

Часть из присутствующих здесь дам явно меня осуждает и готовится облить с ног до головы пренебрежением. Спасибо, хоть не спешит закидывать тухлыми помидорами.

И, если я рассчитываю разрядить обстановку какой-нибудь шуткой, то просто не успеваю. Журналисты по команде «фас» заваливают меня градом вопросов.

– Данил Дмитриевич, скажите, почему вы так долго скрывали ото всех существование дочери?

– Данил Дмитриевич, а вы платите алименты матери девочки? В каких отношениях вы с ней находитесь?

– А где, кстати, мать девочки? Она не хочет пролить свет на эту ситуацию?

От такого напора я немного теряюсь – столкнуться со всеобщим осуждением гораздо сложнее, чем прорваться через оборону соперника и забить гол в ворота.

Гулко выдохнув, я стучу пальцами по микрофону и намереваюсь выдать что-то нейтральное. Но Ксюша меня опережает.

– Папа просто не знал обо мне раньше. Так получилось. Но теперь он станет лучшим отцом. Правда, папочка?