Когда Надя объявилась с пакетом напитков и провизии, Ерожин, лежа на спине, продолжал изучать иллюстрированный журнал.

– Ты поднимешься и сядешь в кресло или прикажешь подать тебе ужин в постель? – спросила она, снимая пальто в прихожей.

– Я поднимусь и сяду в кресло, – мрачно ответил Петр Григорьевич.

– Тогда поднимайся, – попросила Надя и исчезла на кухне.

Подполковник покинул тахту и, прихрамывая, направился к шкафу. Его махровый халат после «кадковского» погрома чудом уцелел, и Ерожин с удовольствием в него облачился.

Сидя в кресле, он молча наблюдал, как Надя сервирует низкий журнальный стол со столешницей из дымчатого стекла, как ставит на него фужеры и рюмки, раскладывает на тарелочки фрукты и закуски.

– Хочешь, я переоденусь к ужину? – кокетливо спросила молодая женщина, покончив с приготовлениями.

– Переоденься, – без всяких эмоций согласился Ерожин.

Надя открыла шкаф, достала платье и ушла с ним в ванную. Пока она там занималась собой, Петр Григорьевич, глядя в одну точку, неподвижно застыл в кресле. Надя вышла. Она чуточку подвела глаза, и от этого они стали еще темнее. За время болезни Петра жена побледнела и немного осунулась, но сейчас, при помощи косметики, цвет лица восстановила.

Молодая женщина в этот момент и впрямь была удивительно хороша. Но реакции мужа Надя не дождалась. Он смотрел мимо.

– Что с тобой, Петя? Тебе нехорошо? – спросила она и опустилась в кресло.

– Нет, все нормально, – ответил Ерожин и взялся открывать водку.

– Что случилось? Почему ты такой злой и чужой? – прошептала Надя.

– Тебе показалось, дорогая. – Петр разлил водку в две рюмки и поднял свою:

– За все хорошее.

Он выпил залпом.

– Петя, я же водку не пью. Вот вино. Но я не умею откупоривать бутылки. – Голос женщины звучал обиженно и растерянно. Таким своего мужа Надя наблюдать не привыкла.

Ерожин взял вино и ввинтил в пробку штопор.

– Прости, я не сообразил, – сказал он и как бы между делом спросил:

– Ты давно видела Алексея Ростоцкого?

– Десять дней назад. А почему ты этим интересуешься? – в свою очередь спросила Надя и покраснела. Ерожин сделал вид, что смущения жены не заметил:

– Просто так. Он был в Москве?

– Да, он был в Москве и заходил сюда. – Надя не понимала, чего хочет муж, и потому терялась.

– В эту квартиру? – Ерожин снова наполнил свою рюмку и залпом выпил.

– Конечно. Он проверил, как идет ремонт, и связал Вольдемара с киевскими заказчиками, – ответила жена, с тревогой наблюдая, как Петр Григорьевич опять наливает себе водку.

– Ладно, давай выпьем, – предложил Петр и снова поспешил разделаться со своей рюмкой.

– Тебе нельзя столько пить после больницы. – Надю все больше удивляло его поведение.

– Мне ничего нельзя, а другим все можно, – не слишком трезвым голосом возразил Ерожин.

– Петя, я начинаю тебя бояться. В чем дело? – На глазах Нади выступили слезы.

– Меня бояться? Это что-то новое, – усмехнулся супруг. Водки в бутылке не осталось, он попробовал налить себе вина, но не попал в фужер:

– И что вы делали с Ростоцким?

Алексей принял ремонт и ушел?

– Нет. Он пригласил меня пообедать, и мы сходили в «Прагу».

– И все?

– И все. Петя, ты же напился. Ты ослаб после больницы, тебе будет плохо.

– Может, мне и так плохо. А почему мне должно быть хорошо? – вопрошал Петр Григорьевич пьяным голосом.

– Петя, если бы не твоя болезнь, я бы сейчас же уехала на Фрунзенскую. Я не хочу тебя видеть в таком состоянии. Мне больно, – сказала Надя и, заплакав, убежала в ванную. Когда она вышла бледная и без косметики, Петр Григорьевич сидел в кресле, откинув голову и прикрыв глаза.

– Если ты меня разлюбила, почему честно и прямо не сказать об этом? – Голос его звучал абсолютно трезво, и Надя опешила.