Но по законам жанра, предположительно, активистки постараются морально затоптать автора адекватной точки зрения. На эмоции одна из них выкрикнет:

– Да заткнитесь же уже, наконец.

И покатится по старой школьной рекреации оглушительная тишина. Конфуза. Недоумения. Стыда.

А потом несколько других отцов, не сдержав возмущения, поддержат точку зрения рудоведа. Многие. Но не его собственная жена. Которая будет хлопать глазами рядом. В надежде провалиться под пол. Почему-то.

Шутка ли. В современности понять, кому нужна эта математика с литературой, когда есть пилинг с эфлоражем.

Я никогда не был на Афоне и не держал свечей в чужих покоях. Так складывалось. И продолжает.

Всегда проще не ощущать катастрофы. Старцы говорили, что в последние времена остаться порядочным человеком сложнее, чем в первые века пострадать за Христа. Тогда люди явно ощущали помощь Бога, а теперь они чувствует себя богооставленными.

Одно могу сказать определенно. Вопреки всему. Кое-где. Остались еще жены, готовые стоять за свою половину до конца.

Хуже нет навязчивых идей. Потому как они не лечатся логикой и здравым смыслом. Что не предпринимай, все равно в голове чешутся, словно пойманная изнутри заноза.

Я давно понял, что в такие моменты не стоит взывать к разуму. Увещевать и вразумлять. Надо мириться, что такова данность и пускать все на самотек.

Отец услышал от приятеля по кличке Рыжий, что где-то на «Маяке» есть чудесный киоск, в котором продают продукты почти даром. Товарищ, болевший раком, был натурой весьма прижимистой. И в этом ключе мог быть экспертом по части выгоды. Раз сказал, значит надо эту торговую точку непременно найти.

– Во мне теперь столько химии, что мощи мои будут мироточить, – шутил соратник, отчего на его высохшем лице проступало еще больше морщинок.

– Скорее фонить будут, – поддерживал его мысль, чтобы не обижать человека.

У меня было доброе отношение к другу отца. Может быть от того, что все остальные обитатели околотка его возраста давно уже переехали на улицу Тихую. Там, под крестами и полумесяцами городского кладбища давно было многолюднее, чем здесь. Среди ветшающих подворотен почти покинутого города.

А еще Рыжий однажды принес болгарку. Когда у отца рухнула крыша, и я мучил новые стропила своим лобзиком.

– На, вот этим быстрее будет.

– Так тут двенадцать тысяч оборотов. Кто же дерево этим пилит?

– Не бойся, пробуй. Тут как раз диск с циркулярки стоит.

И дело пошло куда быстрее. Я думал, пожгу сейчас все. А оказывается, работает. Мы с братом управились в день и смастерили вечный настил, чем изрядно удивили всех свидетелей мероприятия.

Отец собрал пакеты, скомкал их в один ком и сунул в карман тулупа.

– Поехали. Возьмем дешевой горбуши, фруктов. Мне Володька схему нарисовал.

Батя ухватился за ручку задней двери, но автомобильный замок не поддался.

– Эх, – пришлось обходить багажник, – Как это не открывается?

Были годы, когда не стало деда, и моя бабка не могла совладать с сыновьями, потерявшими берега. Она прятала их башмаки, чтобы те не ходили по друзьям. Младший, уже покойный, оставался дома, обиженный на всех. А батяня умудрялся в окно выпрыгивать, хотя высота здесь была более двух метров. И мотался по центральной улице в поисках приключений.

Рассказывал, что однажды его, уже достаточно принявшего, остановила милиция. Хотели забрать в кутузку на отрезвление, но тот урезонивал:

– Смотри, сержант. Забираешь, а я заявление пишу, что ты мои башмаки украл. Никто ведь не поверит, что я в одних носках по улице ходил.

Вот такой был еще советский креатив.

А теперь – ручку одолеть не в силах. Сажаю в салон, жду, когда втянет ногу, усядется. Все. Можно ехать.