Азирафель просиял.

– Ты знаешь, мне это даже в голову не приходило, – сказал он. – Крестные отцы. Будь я проклят.

– Это не так страшно, – заметил Кроули. – Когда привыкнешь.

Ее звали Ала Рубин. Сейчас она торговала оружием, хотя это начинало ей приедаться. Она никогда не занималась одним и тем же делом слишком долго. Три, ну максимум четыре сотни лет. Нельзя же всю жизнь идти по одной проторенной дорожке.

Ее волосы были настоящего медного цвета, не рыжего и не рыжеватого, но глубокого цвета гладкой меди, и она носила их длинными, так что локоны спускались до пояса, и за эти локоны мужчины были готовы на убийство, и нередко решались на него. У нее были удивительные глаза – оранжевые. На вид ей было лет двадцать пять, и она оставалась такой очень, очень давно.

У нее был пыльный, кирпично-красного цвета, фургон, набитый самым разнообразным оружием, и просто невообразимый талант пересекать на этом фургоне любую границу мира. Сейчас она направлялась в маленькую страну в Западной Африке, где как раз шла не имеющая особого значения гражданская война, чтобы доставить туда свой товар. В результате не имеющая особого значения гражданская война могла, при определенном везении, стать войной, имеющей особое значение. К несчастью, ее фургон сломался. Причем так, что даже она не могла его починить.

А она, в эти-то дни, отлично умела обращаться с техникой.

В данный момент она стояла в центре города[13]. Город, о котором идет речь, был столицей Кумболаленда, одной африканской страны, в которой не было войн вот уже три тысячи лет. Одно время, лет тридцать из этих трех тысяч, эта страна именовалась Сэр-Хамфри-Кларксон-лендом, но поскольку в ней не было абсолютно никаких полезных ископаемых, а ее стратегическое значение не превышало стратегического значения связки бананов, переход к независимости совершился просто с неприличной быстротой. Кумболаленд был бедной и, безусловно, на редкость скучной, но зато мирной страной. Племена, населявшие его, жили дружно и вполне счастливо и давным-давно перековали мечи на орала; в 1952 году, правда, на главной площади столицы подрались пьяный погонщик скота и не менее пьяный похититель скота. Эту драку вспоминали и по сей день.

Ей было жарко. Она зевнула, обмахнулась широкополой шляпой, бросила неподвижный фургон посреди пыльной улицы и отправилась в бар.

Она попросила банку пива, проглотила ее одним глотком и широко улыбнулась бармену.

– Мне нужно отремонтировать фургон, – сказала она. – Есть здесь кто-нибудь, с кем это можно обсудить?

Бармен улыбнулся в ответ – широко, белозубо, роскошно. На него произвел впечатление ее способ употребления пива.

– Только Натан, мисси. Но Натан уехал в Каунду, к тестю на ферму.

Она взяла себе еще пива.

– Значит, Натан. Не знаешь, когда вернется?

– Может, через неделю. Может, через две. Дорогая мисси, этот Натан, он бездельник и плут, а?

Он наклонился к ней через стойку.

– Мисси ездит одна? – спросил он.

– Да.

– Опасно, а? На дорогах нынче странные люди, плохие люди. Не местные, – быстро добавил он.

Ала подняла бровь. Бровь была безупречна.

Несмотря на жару, бармена бросило в дрожь.

– Спасибо за предупреждение, – промурлыкала она.

При звуках ее голоса на ум приходило нечто притаившееся в высокой траве, заметное только по дрожанию кончиков ушей и ожидающее, пока рядом, по неосторожности, не пройдет что-нибудь молодое, нежное, сочное.

Она небрежно прикоснулась к шляпе, прощаясь с барменом, и неторопливо вышла наружу.

Жаркое африканское солнце обрушилось на нее. Фургон, набитый оружием, боеприпасами и противопехотными минами, все так же неподвижно стоял посреди улицы.