Евлампия улыбнулась радостно.

– Бодрящего свира хочешь?

– Да.

Сидя в углу, пробуя бодрящий свир и морщась, Хелье заметил, что Евлампия украдкой, но с большим интересом, его разглядывает.

Непроизвольным движением он поправил длинные белокурые волосы, а затем, уже сознательно, пригладил пушок над верхней губой, заменяющий ему в данной стадии физиологического развития усы, от чего Евлампия хихикнула в кулак и стрельнула глазами.

Допив, Хелье спросил хозяйку, нет ли на заднем дворе бани.

– Есть, – сказала Евлампия. – Натопить?

– Нет ли в доме сверда?

– Есть, как не быть. А что?

– Так, ничего. Я еще спущусь.

Озадачив таким образом хозяйку, Хелье поднялся обратно в комнату, подошел к кровати Эрика, и перевернул спутника со спины на бок, чтобы тот не так зычно храпел. Сев на свою кровать, он долгое время смотрел в одну точку.

Он выполнял поручение Олофа, но почему бы заодно не воспользоваться случаем и не устроить свои дела? Сходить за свердом. Отрубить голову человеку, который спас тебе жизнь. Вернуться в Сигтуну, представить страшное доказательство, получить выкуп от тестя убиенного.

Нет, не выйдет. И дело даже не в том, что нельзя, выполняя поручение конунга, заниматься чем-то еще. Хелье был уже не тот Хелье, что выехал намедни из Старой Рощи, уверенный в себе, спокойный и храбрый в меру. Да, за ним погнались лихие люди, ищущие легкой добычи. Он так думал. Теперь он знал, что гнались вовсе не за ним, а искали Эрика – и это было еще унизительнее. Он потерял контроль над событиями. По неумелости, уходя, как он думал тогда, от пиратов, он позволил смехотворно пологой волне подтащить легкое судно к берегу и хрястнуть его килем о прибрежную скалу. Он потерял сверд, кошель с деньгами, и письмо Олофа к Ярислифу, и был настолько поражен этим бесцеремонным вмешательством судьбы, или Провидения, в его планы, что позволил течению отнести себя на аржу в открытое море. Нет, он, конечно же, греб одной рукой и колотил ногами, но как-то вяло. И надо же было такому случиться – именно в этом месте Эрик, дабы избавиться от преследования, повернул свою посудину к горизонту и выловил его, Хелье, из воды в тот самый момент, когда к посланнику Олофа вернулась воля к жизни и одновременно стало понятно, что до берега он уже не доберется. Он прекрасно плавал, но окончательно замерз и еле двигался. В тех переделках, в каких он бывал раньше, всегда был шанс выжить. В море этого шанса не было.

Теперь Хелье был человеком, видевшим смерть в лицо. Спасение его иначе как чудом назвать было нельзя. Балтика очень велика, а в каждых сутках есть двадцать четыре часа, в любой из которых можно пройти по любой точке Балтики. Вероятность встречи двух объектов в одном месте – никакая, особенно если учесть, что курсирующие по Балтике судна предпочитают ходить близко к берегу и не углубляться в серые и страшные водные пространства.

А как же Матильда, спросил он себя.

Он оглянулся, чтобы посмотреть на спящего Эрика. Вовсе не Эрик убил племянника конунга, но именно Эрик взял вину на себя. Благородный Эрик. Как же. Да, они видели друг друга в Ютланде. Год назад.

Кстати, зря он так боится. Земля большая, и Север большой, и встретить на одном из хувудвагов внимательного человека из Хардангер-Фьорда, где об эриковом статусе объявили официально, или из Сигтуны, где об его статусе знали несколько интересующихся такими делами охотников, почти невозможно, даже если очень стараешься. Большинство населения не знает в лицо даже конунга. Поэтому нечего шарахаться от каждого, кто в кольчуге, тем более, что в Новгороде славян, носящих кольчугу, не меньше, чем варангов.