В городе Омске высаживать перед своими домами деревья было не принято. Полистайте альбомы со старыми фотографиями, те, что времён дореволюционных: деревянные тротуары, телеграфные столбы, а чтоб дерево росло, чистенький палисадник впереди был разбит – этого никогда не увидите… Нет, в заблуждение ввёл, вот всё же есть… Но что за надпись там на входе? Музей. И Первая женская гимназия деревцами была окружена, и здание Окружного Интендантства, а вот дом простого обывателя омского или изба мужика в городских окрестностях, как перст, одни-одинёшеньки всегда стояли, кустика-травиночки рядом не сыщешь. Значит, вывод таков: коли рядом дерево, кусты посажены или палисадник разбит – верный признак, что здание государственное или какого-нибудь общества. У настоящего омича на эти чудачества не было ни времени, ни сил, ни желания; не утруждал он себя ни в императорские, ни в старосоветские времена. В новый век… а тоже мало что изменилось – зайдёшь в иной двор и удивляешься: в старых шинах, изредка крашенных извёсткой и наполненных грунтом дорожным, торчат редкие цветочки; палисадники перед пятиэтажками, если и есть такие, огорожены старыми кривыми трубами или кроватными спинками; растут меж домами клёны-тополя, редко кустики жиденькие. Такие же дворы в многоэтажках и в частных владениях. Что-то сломано внутри у живущих здесь, никакие революции не исправляют их.

Дом, который купила семья Громановских: глава семейства Николай Николаевич, его жена Елена Николаевна и двое детей – двадцатилетний сынок Александр и одиннадцатилетняя девочка Анечка, был старой, ещё дореволюционной постройки. Это было видно по всему: высокий цокольный этаж кирпичной кладки, он, правда, со временем так в землю врос, что от нижних окон только верхняя часть была видна; прежние хозяева, не долго думая, заколотили их фанерой; а вот на окнах первого этажа сохранились почти в первозданном виде деревянные наличники и диковинные ставни. Удивительно, что их не тронули, сохранили. А то, что не красили, так это даже хорошо – чуть зачистить, зашпатлевать и покрыть лаком или воском. Кто же создал такую красоту? Это сколько же времени потрачено и на рисунок, и на изготовление? А фронтон, а карниз, крыльцо? Продававший дом мужичок по фамилии Горбань, высоченный и худой, в длинной куртке на синтепоне и со всесезонной кепкой на голове, видя восхищение покупателей старой архитектурой, так расчувствовался, что подарил им два больших металлических кольца, к которым прежние хозяева, те, настоящие, которые дом этот и строили для себя, привязывали лошадей.

– Вот с крыльца сняли, с этих вот столбов. Я выбрасывать не стал. Сохранил. История… Сами-то мы переселенцы, с Дальнего Востока приехали, на стройку… Нам этот дом и отдали. Родителям ещё и соседям… Три семьи тут жили. А старые хозяева то ли бежали, то ли расстреляли их, – объяснял он Громановским; слово «расстреляли» он произнёс совсем буднично, без нажима, без намёка на сочувствие, жалость, так же легко и просто, как «приехали», «отдали». – Дом хороший, сами увидите; если за ним смотреть, ещё сто лет простоит… Покрасить, крышу перекрыть… туда-сюда подшаманить… А мне некогда… Родители померли давно, а я уезжаю с семьёй. Нечего мне тут делать-то в городе этом. Никаких перспектив. Каждый год по двадцать тыщ уезжают. Бегут люди от такой власти… Всё здесь плохо… Беспросветно. Нет тут будущего.