Крылова. Он был отчасти прав. Я действительно (улыбнувшись) иногда, кажется, всю бы газету из одних писем составила!

Катя. А почему он с такой подковыркой говорил? Это его Черданский научил. А он Черданскому в рот смотрит. Ненавижу!

Крылова. И давно ненавидишь, Катенька?

Катя. По работе! Принципиально!

Крылова. А за что любишь?

Катя. А я его вовсе не люблю. И не любила никогда.

Крылова. Никогда?

Катя(решительно). Никогда! (Подумав.) Зимой любила, когда он только в редакции появился. А весной уже не любила.

Крылова. Почему?

Катя. Я же говорю вам: принципиально. Чего он с Черданского обезьянничает?

Быстро входит Санников. Судя по выражению его лица, он искал Катю.

Крылова(увидев Санникова, встает). Сергей Сергеевич, вы не видели Широкова?

Санников(довольный тем, что его назвали по имени и отчеству). Нет, Вера Ивановна. Может, поискать его?

Крылова. Нет, спасибо, я сама найду. (Идет к дому.)

Катя(вдогонку, отчаянно). Вера Ивановна, я с вами!

Крылова(повернувшись, на ходу). Да нет, я уж как-нибудь одна. (Уходит.)

Катя. Тогда я вас тут подожду. (Снова садится на скамейку.)

Санников(подходит к шезлонгу). Можно сесть?

Катя. По-моему, никто не мешает.

Санников(сидит в шезлонге в той же позе, в какой сидел Черданский, достает трубку и солидно набивает ее табаком). Да, газета есть газета. Даже в выходной день о ней думаешь.

Катя явно хочет что-то сказать, но находит в себе силы промолчать.

Газета есть газета.

Катя(скороговоркой, подняв глаза к небу). Стул есть стул. Стол есть стол. Столб есть столб.

Санников. Грубо.

Катя(продолжая глядеть в небо). Как аукнется, так и откликнется.

Санников. Это вы о чем?

Катя. А о твоем выступлении на летучке. (После паузы.) Этому тебя тоже Черданский научил?

Санников. Чему научил?

Катя. Трубку курить.

Санников(солидно). Я курю с юности.

Катя. С детского сада? Да?

Санников. Немножко позже. И вообще тема для разговора, по-моему, мало интересная.

Катя демонстративно встает.

Катя? (Вдруг жалобно.) Ну что ты, в самом деле?

Катя. Кури свою трубку.

Санников порывается к ней.

Не подходи! И вообще не подходи ко мне, пока я не успокоюсь.

Санников. Когда же ты успокоишься?

Катя. Может быть, к тому воскресенью. Не раньше. (Решительно уходит.)

Санников, рухнув в шезлонг, неумело пытается раскурить погасшую трубку. Входят Крылова и Широков. Увидев их, Санников встает и, засунув трубку в угол рта, уходит с независимым видом.

Крылова. Даже не сказали, что вернулись. От других узнала.

Широков. А я думал еще дня три с Брыкиным по колхозам поездить. А он вдруг вчера погнал домой, говорит, довольно, наездились, возвращайся и пиши очерк.

Крылова. А вы вернулись и сразу на рыбалку? Ну, а зачем пили?

Широков. Так ведь рыбалка! На работу пьяным не хожу!

Крылова. Ну, вот и опять голова болит? Да?

Широков. Нет, сейчас поспал – не болит. Ничего, к утру напишу. Ну, как – кончилась проработка?

Крылова. Когда хорошо относишься к человеку… (Взглянув прямо в глаза Широкову.) Ведь вам очень просто меня обидеть. Вы это хоть понимаете?

Широков. Понимать-то понимаю, но только умней от этого, кажется, не становлюсь.

Крылова. Это верно.

Широков. Что?

Крылова. Умней не становитесь. Как только вы комнату получили, Таня Брыкина вам одеяло дала. Так вы уже сколько и на рыбалки ездили и без рыбалок… а одеяло себе купить так все и не можете.

Широков. Ну, свинья, забыл. Завтра под очерк аванс попрошу, сразу же куплю и отдам. Честное слово!

Крылова. Да разве я о том, чтобы вы отдали? Вы ведь даже новоселье справить не можете, у вас сесть не на что.

Широков. А что мне новоселье, староселье? Я из редакции домой спать хожу, вот и все. А в командировках вообще забываю, что у меня теперь комната есть. Мне даже, если хотите знать, совестно, что Брыкин мне из трех своих комнат одну уступил. Я ему ее верну!