«Хорошо, что у меня нет братьев или сестер, им бы тоже не свезло». – подумалось ей.

Фасоль расстроила её еще больше. Она вяло ковыряла её и брезгливо разглядывала. Желудок молил об кусочке энергии после тяжелого рабочего дня, но привередливость Кайсы было сильнее.

«Ненавижу фасоль. Неужели так сложно за семнадцать лет это запомнить?!» – недовольно заметила она.

Вместо грусти пришла раздраженность и росла в геометрической прогрессии от такого же раздраженного лица отца, а от отрешенного – мамы, вовсе хотелось бросить тарелку, да так, чтоб она разбилась на миллион кусочков, также, как разбивается её сердце каждый раз, когда она чувствует себя ненужной.

Сандер не выдержал молчаливого каприза и резко гаркнул:

– Хватит уже устраивать сцену! Ешь и иди отдыхать. Это просто фасоль, Кайса. Повзрослей уже.

Она подняла глаза на него и решилась ответить:

– От того, что я съем фасоль, я не стану взрослее.

Сандер возмущенно подавился воздухом. Дочь никогда ему не язвила, и он был нерадостно удивлен. Но она не успокаивалась:

– Может, тебе стоит повзрослеть? Не напиваться ежедневно, например. Будет отличный пример взрослости!

Грелла Грай впервые за долгое время отмерла и в шоке посмотрела на дочь и изумленно прикрикнула:

– Кайса, ты несправедлива! Он многое делает, чтобы мы ни в чем не нуждались! Ты ни в чем не нуждалась!

Лицо Кайсы исказилось в гневе.

– Несправедливо игнорировать меня годами! Вот, что такое несправедливость, папа. – обратилась к нему Кайса.

Сандер нервно сглотнул при последнем слове. Папа. Как же давно она его не произносила! Его кольнуло чувство вины, нахлынувшее из-за этого нежного слова, произнесенного со всей горечью разбитого подросткового сердца. Но она не унималась:

– Почему ты тогда не делаешь, то в чем я действительно нуждаюсь? Почему ты заставляешь чувствовать себя ненужной? Чужой?! Почему так, мама?

Грелла зыркнула на Сандера и поджала губы.

– Мне не нужна еда или что он там еще делает, чтоб я не нуждалась ни в чем, если я пустое место здесь! Идите к черту со своей фасолью! – Вскочила она и перевернула тарелку. Слезы резали глаза и горячим ручьем лились по подбородку.

Мимолетная вина вылетела со свистом и Сандер сведя брови к переносице также вскочил и закричал:

– Так может ты и не моя дочь! Моя дочь уважила бы отца и не позволила таким гадостям срываться из её рта!

Кайса никогда не видела отца таким красным от злобы. Слюни вылетали, глаза искрились. Такое заявление выбило из нее все мысли, и она молча зашагала к своей комнате.

Сандер схватил Кайсу за руку и что-то кричал ей в лицо. Заливаясь слезами, она пыталась выдернуть руку и почувствовала, как что-то натягивается внутри, словно струна и готово лопнуть. Её слова превратились в истерические крики и мычание. Испугавшись, Сандер отпустил её и Кайса вбежала в комнату с хлопком старой двери. В его глазах собрались слезы усталости и разочарования. Он посмотрел на Греллу и заметил в ее глазах то же самое.

– Прости. – Сказал Сандер. – Я не хотел, чтоб это вырвалось.

Грелла кивнула и снова превратилась в отрешенную куклу с пустотой в глазах.

В маленькой прохладной комнатушке горели свечи и наполняли пространство малым теплом. Они могли согреть лишь взгляд, но сейчас тепла хотелось только сердцу. Кайса судорожно сжимала место на груди, где разрасталась боль и пустота. Кайса почувствовала себя самой расстроенной скрипкой, а слова отца рвали каждую струну. Одну за другой.

«Не его дочь? А чья же? Я не родная ему? Поэтому он такой отстраненный от нас? Это он хотел сказать?» – вертелось у нее на уме.

Девушка металась по комнате, глаза застилали едкие слезы, весь мир разбился на кривую мозаику. Она совсем не боялась плакать в голос, чтобы весь мир слышал, что она разбита. Руки впивались в волосы и растягивали майку, щипали себя и вцеплялись ногтями в кожу. Хотелось заглушить все физической болью, но уже не было сил терпеть двойной огонь на себе. Кайса принялась крушить комнату, закрыв комнату на засов: разбивая все коллекционные стеклянные вазочки и бутыльки, снося полки табуреткой, свечи давно потухли в полете и развалились на скрипучих половицах. В комнате стоял дикий шум, пугающий и подкреплённый криками Кайсы. Она вымещала всю подавленную злобу и обиду. С каждым ударом она наполнялась силой, глаза ее озабоченно искрились. Она не сразу услышала громкие стуки, дверь явно пытались выбить. Казалось чудом, что эта потертая дверца держалась до сих пор и не вылетела с первого толчка.