На следующий день гитлеровцам ценой невероятных усилий и жертв удалось склонить чашу весов в свою пользу.

Пограничников и части пятой армии, и днём, и ночью оказывающих героическое сопротивление, цепляющихся за каждую пядь родной советской земельки, отбросили к Ковелю.

В 22 часа, когда уже стемнело, от длинной колонны оккупационных войск, потихоньку тянущейся в сторону этого крупного железнодорожного узла, возле города Любомля отделились несколько автомобилей и повернули налево – в сторону знаменитого каскада Шацких озёр. Кто ехал в первом из них, с закрытым кузовом, разглядеть не представлялось возможным, а в открытых кузовах второй и третьей теснились десятки советских военнопленных.

В райцентре грузовики снова повернули налево и неспешно покатили за село Свитязь – в густой смешанный лес.

Около полуночи они наконец добрались до своей цели и остановились у заброшенного дома.

Несущий вахту Василий сразу поднял своих товарищей. Ковальчук услышал шум и тоже проснулся. Но виду не подал. Продолжал поcапывать, лёжа на спине.

Грызачёв завернул машины за хату; военнопленные спрыгнули с кузовов и, сбившись в одну большую кучу, стали устраиваться на ночлег.

А из будки первой машины при помощи диверсантов вышли трое убелённых сединами мужчин и направились в дом. Для них целиком и полностью отвели одну из комнат.

Лейтенант собирался немедля разбудить «русского профессора», чтобы устроить ему тщательную проверку, но гости распорядились не делать этого до утра: мол, никуда не денется…

Больше Иван так и не уснул. Дождавшись рассвета, вскочил с кровати, оделся и под тяжёлым взором недремлющего Грини пошёл во двор. А вдруг это последний день в его жизни? Надо сполна насладиться солнцем, небом, щедростью живописной волынской природы…

Вокруг военнопленных на всякий случай ходил Павел, хотя те, испуганные, подавленные, грязные, голодные, и так не собирались никуда бежать.

А на лавке уже сидел один из гостей – невысокий очкарик лет шестидесяти с вьющимися, плохо подстриженными бакенбардами из прошлого века.

После долгой дороги ему явно не терпелось с кем-то пообщаться, и русский коллега подвернулся как нельзя кстати.

– Давайте знакомиться, я профессор Липке из Лейпцигского университета…

– Приятно!

– А вы тот самый Селезнёв?

– Да. Вениамин Сигизмундович.

– Я читал… Читал все ваши труды. Знаете, мне кажется, что больше вас для развития нашей отрасли, я имею в виду ядерную физику, не сделал никто…

– Ой, не льстите. Как вас зовут?

– Юрген-Клаус, не знали?

– Простите – запамятовал… Для нас, русских, двойные имена в диковинку…

В это время на улицу выскочил Грызачёв. В одном нижнем белье. Заметил мирно беседующих учёных и похлопал Ивана по плечу.

– Общаетесь?

– Так точно, – за обоих отчитался Липке. – Посидите, послушайте нашу дискуссию.

– Зачем?! Всё равно я в этом ничего не понимаю, – устало отмахнулся лейтенант и пошёл прочь.

А Юрген-Клаус ни на миг не умолкал:

– Вначале тридцатых я работал у Юри Гарольда в Колумбийском университете. Именно тогда он впервые обнаружил в природной среде молекулы тяжёловодородной воды и получил за это…

Ковальчук понимал, что ему надо вставить хоть что-нибудь, и наугад бросил:

– Нобелевскую премию.

А что ещё он мог сказать?

Как ни странно, угадал!

– Совершенно верно, – продолжал Липке. – А уже в 1933 году Гилберт Льюис кстати, наставник Юри, выделил чистую тяжёлую воду.

– Мы здесь, в Союзе, слишком мало знаем о работах американцев, – попытался неуклюже оправдать своё невежество Иван Иванович. – Но от них не отстаём, вы уж поверьте на слово.