Развернула карту. Перед ней лежал Замогильник, весь в бумажных складках. Врана разгладила бумагу, попыталась отыскать улицу Цветочный Холм. Улица прорезала весь город, точно петлистая речка, по сторонам были серые и голубые пятна. Весь Город Мёртвых был закрашен серым. Врана стала читать названия: Безглазый Гребень, Улиточная площадь, Тисовая аллея. Та часть, где жили люди, была голубого цвета. В основном люди обосновались поблизости от переулка Булочника и Цветочного Холма. На Цветочном Холме человеческая часть города, похоже, и заканчивалась, к ней ещё примыкал район под названием «Взморье», который растекался на обе стороны города. Врана провела по карте руками. Вон куда меня занесло, подумала она. Что угодно бы отдала, чтобы вернуться в Полянку. Девочка схватилась за углы карты. Очень хотелось порвать её на клочки, скатать в шарик и попинать его по комнате.

Жизнь её изменилась 25 февраля. Мама её подруги Клодды привезла Врану домой из школы. В доме пусто. Пропал даже кот Уголёк. Росс и Ария Маккей исчезли. Полиция набилась к ним в дом, даже к ней в спальню с милыми альпаками на обоях. Началось расследование, а за ним – оглушительное молчание. Никаких улик. Никаких сведений. Врана будто потерялась в тёмном лесу. Превратилась в никому не нужную коробку, которую перекидывали из дома в дом, пока Ким не отыскала Китти.

Рявкнул автомобильный глушитель, вернув её в настоящее. Машина даже похуже, чем старенький фиат Ким. Врана аккуратно свернула карту и уставилась в окно. Вверх по склону Цветочного Холма ковыляла чёрная как сажа трёхколёсная колымага. За рулём сидела старуха в тёмно-зелёном жакете. Волосы седые, на голове вязаный капор. На пассажирском сиденье мужчина. Под глазами чёрные мешки. Сам такой долговязый, что здоровенная макушка торчит из дырявой крыши машины. Перед домом 38 машина резко остановилась. Старуха посмотрела вверх, на Врану, и улыбнулась. Улыбнулся и мужчина – глаза чёрные, налитые кровью. Кожа у старушки была гладкая, как фарфор, и такая же белая, как и волосы. У мужчины с лица свисали складки кожи, будто нагар со свечи, – само лицо было таким же белым, как и у старушки. У Враны застучало сердце, она упала обратно на кровать. Медленно вдохнула, выдохнула. В Замогильнике ко многому придётся привыкать. Первые тени ночи уже царапались в окно, желудок у Враны забурчал погромче трёхколёсного автомобиля. Она на цыпочках спустилась вниз: в новом доме она всего несколько часов, ноги пока ни к чему не привыкли. Китти накрывала на стол.

– А, Врана, я как раз собиралась тебя звать. Ужин готов.

– Спасибо, Китти.

Китти зажгла на столе две свечи в чугунных подсвечниках – огоньки зашипели, вспыхнули. Врана уставилась на огромную коробку с пиццей на столе. Вместо обычного шеф-повара, подкручивающего усы, какого Врана привыкла видеть на всех коробках с пиццей, на этой красовался охваченный пламенем череп в поварском колпаке; череп подкручивал огромные усы.

– Не волнуйся, – рассмеялась Китти. – Лучшая пицца в городе. По этому поводу у людей и у мёртвых никаких разногласий.

Китти сняла крышку с коробки, откуда вылетели облако пара и пронзительный потусторонний вой.

Врана отскочила.

– Класс, да? – рассмеялась Китти. – Нико уже сотню с лишним лет печёт пиццу. Не знаю, как ему ещё не надоели эти глупые шутки.

Врана натужно усмехнулась и сглотнула, чтобы сердце вернулось на положенное место. Китти подала ей кусок пиццы на синей керамической тарелке со сколами.

– Очень вкусная пицца, – сказала Врана, держа кусок дрожащими руками и следя, чтобы соус не капал на блузку. – Я такой вкусной никогда не ела. Ну только… только мамину, конечно.