В средних классах ситуация немного изменилась. Нет, она продолжала опекать всех, кто в этом нуждался, но все уже было не так. Во-первых, с приходом подросткового возраста одноклассники стали какими-то другими. Девчонки стали краситься, мальчишки курить. Начались заигрывания, переглядывания. И вот тут Леля поняла, что она не такая какая-то. Краситься ей не хотелось, заигрывать она не умела. Любовь ей казалась чем-то таким высоким, что она никак не могла увязать ее с реальностью.

Во-вторых, в тот период в ней произошел какой-то надлом. Отец дома все чаще стал выпивать и скандалить, и для Лели все это было невыносимо. Именно тогда она поняла, что может ненавидеть родителей, и ей от этого становилось страшно. Бывали дни, когда она была совсем беспомощна и не знала, куда ей идти. Дома был ад из воплей и побоев, и она, боясь идти домой, блуждала по улицам города, а ночью сидела в подъезде.

Вся ее веселость и уверенность в себе ушли без следа. В голове постоянно были мысли о том, как изменить создавшуюся ситуацию. Страх за жизнь матери не покидал ее ни на секунду. Она не знала, обнаружит ли мать живой, когда вернется после скандала домой. Мама, как ни странно, всегда оставалась живой, и радовалась, что дочь уходит к подруге (так объясняла Леля свои уходы из дома). Если бы мама только знала, где на самом деле проводит время ее дочь!

– Лелечка, ты только подружкам своим не говори, что у нас тут творится, – просила ее мама, совершенно не зная, что у Лели никаких подруг нет. Они были, но к шестому-седьмому классу перестали быть подругами. В этом возрасте и Леля, и ее подруги так изменились, что им стало не по пути. Леля чувствовала, что постоянно оказывается в стороне от всего класса. Она продолжала опекать отверженных, но теперь уже ясно понимала, что именно с ними ей на самом деле комфортно и хорошо. Обычные подростки отталкивали ее наглостью и вульгарностью. Она не могла выносить их развратных речей, трехэтажного мата и вечных заигрываний пацанов с девчонками. Леля неожиданно для себя попала в разряд скромниц. С мальчиками не встречалась, не курила, матом не ругалась, на дни рождения, где происходили жуткие попойки не ходила. Она смотрела на своих одноклассников и удивлялась, откуда в них взялось все это? Были же все нормальные, и вдруг, как с катушек съехали.

Ей казалось, что она сама стала одной из тех, кого опекала недавно. В классе теперь ей было неуютно, а порою и страшно. Мальчишки могли в любой момент предложить что-то непристойное, или просто нагло облапать, а девчонки не понимали ее наивности. Только с самыми зашуганными она могла общаться, но не чувствовала от этого никакого удовлетворения, потому что не могла с ними поделиться тем, что у нее на душе. Она чувствовала вакуум вокруг себя.

– Лель, ты середняк! – сказал ей как-то сосед по парте Димка. Это был красивый, но очень высокомерный мальчик. Леля всегда удивлялась длине его загнутых ресниц и безупречно красивому лицу. Но никто из девочек в классе не замечал его красоты, никто не влюблялся в него. Уж больно он был высокомерен. Как будто он барчук какой, а все остальные простое быдло.

– Чего? – испугалась Леля. Она теперь постоянно всего пугалась, ожидая какого-то подвоха.

– Ну смотри, ты учишься средне – не отличница и не троечница, в классе ты не из лидеров, но и не из забитых, ну и по внешности тоже… средненькая…

Леля посмотрела в его красивое лицо:

– Ты всех нас тут что ли поделил по классовому неравенству?

– Ну а что? Вот Мышкина, – кивнул он в сторону некрасивой и тупой Алены, – из низов. Светка тоже, Пупов – тоже низы. Ты и тебе подобные середняки, а вот Надя, Любка, Виталька и им подобные – это верхи.