С начала тридцатых так много бывало
Гостей у Архиповых, что не всегда
Соня число проживающих знала.
Шести человек постоянных семья:
Она, муж, две дочки, два Сониных брата –
Один брат учился, работал другой.
Таяла всякая в доме зарплата.
Да земляки, что валили толпой.
До восемнадцати враз всех садилось
За стол человек. Было, что приезжал
Кто-то внезапно. «Уж сделайте милость…» –
На пороге негаданный голос звучал.
Соня с улыбкой спокойной вставала,
Радушия полная, из-за стола
И гостю тем место свое отдавала,
Всем говоря, что поела она.
«Жалко родных мне», – всегда говорила
Матрене, когда та, бывало, ее
За то, что им «сели на шею», корила:
«Столько людей! Детям-то каково!
Младшая спит на полу, а у старшей
Спина заболела уж от сундука –
На нем спит, сердечная». – «Это пока что.
Кончится темная, верю, пора.
Вот тогда дочкам кровати поставим,
А пока некуда». С мужем они
Матрене свою всякий раз уступали,
Когда приезжала проведать семьи́.
«Шибко родни у тебя, Соня, много.
С какого колена-то числишь родней?» –
«Я не считаю. Все живы от Бога».
Матрене по сердцу ответ был такой.
Соню она и не шибко бранила.
«Дал безотказную душу Господь, –
Вздыхая, о младшей снохе говорила. –
Для чужих ущемляет свою кровь и плоть!
Кто так живет?» – «Вот хоть Петр к примеру, –
С умыслом Соне рассказ завела. –
Ему тоже жаль земляков своих, верно,
Но в дом не пускает приезжих – семья!
Одно исключение сделал для Маши –
Свояченица, а с тех пор никого!
Приедет к нему кто, под дверью и ляжет!
По округе вперед пустил слово про то». –
«Неужто не ездят?» – дивилась лишь Соня. –
«Я не видала. Ты думаешь: злой?
О Петре говорят по округе худое:
“Зазнался!” А зять дорожит мой семьей!» –
«И к Маше не ездят?» – «Не ездят и к Маше.
Ей тяжело ж за гостями ходить –
Сердца порок. Ничего тут не скажешь!
Умеют зятья моих дочек любить.
Горой за них станут!» – «И я ради Гриши…
Да днем не бывает у нас никого:
Кто не работает, те место ищут». –
«Зато у вас ночью народу полно». –
Соня смутилась: – «Пристроим всех скоро». –
«Сама про сестер своих, Соня, скажи –
Нюру да Настю: к ним ездят? Укора,
Захочешь сказать, за вопрос – не держи». –
«Не ездят…» – «Одна всю округу пускаешь!» –
«Я не умею прогнать земляков.
И Гриша не может». – «О Грише я знаю,
Что любит тебя он. Всё кроет любовь.
На всё сын готов ради нежного взгляда…» –
«Братьев женю, отделю». – «У тебя
Хорошие братья – всегда видеть рада». –
Матрена правдива хвалою была.
Сонины братья ей нравились. Ваня
Был доброй души весельчак озорной,
Любил на гармошке играть, на баяне
И всех очаровывал справной игрой.
Девки за ним, стыд не помнивши, ви́лись!
Скольких уж спортил! Совсем как Антон
В пору свою: был горяч, как любились,
Но переменчивый в сердце своем.
К скорым легко остывал он победам.
«Осталась в селе, говорят, у него
Большая любовь; ты не знаешь, кто это?» –
Матрена у Сони пытала давно. –
«Откуда мне знать?» – Тут неправду сказала…
Саша на старшего брата глядел
И подражал ему нравом немало.
Правда, играть хорошо не умел.
Мечта его сердце теснила другая –
Летчиком стать. Ваня шел на завод,
А Саша в училище летное – взяли,
Хоть ростом повыше быть должен пилот.
Долго осматривали, сомневались.
Экзамены сдал, но вот рост… «Отчего,
Летчиком стать ты, – спросили, – мечтаешь?» –
«На небо гляжу и уж знаю: мое.
Я на земле не смогу. Пристрелите,
Если летать мне никак не судьба». –
«Летчиком быть – смерть пытать». – «Не смутите.
Смерть так и так на роду всем одна».
Его рассужденья понравились. Скоро
В училище ставили Сашу в пример.
Бабушкой звать стал в Москве он Матрену,
Доставив тем радость сверх всяческих мер.
«Я дедов-бабок не видел родимых,