А на свиданья летела легко!
Ни разу Архиповы дочь не спросили,
Где та бывает, хоть шла далеко.
Слишком привыкли: дурного от Маши
Ждать не приходится. Вырвал лишь крик
Ее из мечтаний – младенческий, страшный,
Соня близ дочки была тот же миг.
Маша еще подойти не успела,
Не осознала, не поняла.
«Что ж за дитём ты так худо глядела?!
Даже присесть близ нее не могла!
Что теперь будет! Ах!..» Маша молчала.
Соня кричавшую дочку свою
(С высокой кровати грудная упала)
Утешить никак не могла, на беду.
Ночью и днем крик стоял теперь в доме,
Только во сне забывалась она,
И то ненадолго, – должно быть, от боли
Даже нормально уснуть не могла.
Горб стал расти. Кроме Маши, винили
Все в доме друг друга. (С кого той спросить?
Виновницу знала печальной сей были.)
Матери Гриша не мог дочь простить.
«Зачем позвала от ребенка?!» – «Ах, Гриша!
В чем я виновата?! Не думала я…
Видно, судьба, уж как вышло, так вышло.
Будет еще у вас с Соней дитя.
Пусть эта живет, сколько Бог ей отмерит.
Машенька дура, да вслух не вини.
Она же помрет с горя!» – «Нет, вы не звери!
Вы хуже зверей! Будьте прокляты вы!
Все – подлецы!» – Одну Соню невинной
Он почитал. Самого-то в дому
Не было в час роковой. Очевидной
Роль была близких беспечных ему.
Маша, та сразу пред ним повинилась.
«Гриша, прости!» – закричала она,
Как в дом вошел, и в горячке свалилась.
Встала – на брата глядеть не могла.
Матрена за дочку душой убивалась:
Ей жить, молодая. Пред всею семьей
Она, чтобы тяжесть снять с Маши, призналась:
За внучку вина-то на ней на одной.
Она здесь хозяйка, она отвечает
За всё в доме. Гриша послушал, сказал,
Что с Машей обеих их он не прощает.
И вещи жене собирать наказал.
Поедут в Москву. Может, вылечат дочку.
Матрена бежала за ним до ворот,
Но коль что решил он, на этом и точка.
Решил увезти семью, так увезет.
Они у Авдотьи с дитём ночевали.
Утром уехали. Адрес дала
Матвея (в разлуке уже тосковали
Со встречами редкими года как два.
Что делать? Семью кормить надо.) Работал
В столице[15] Матвей на купца одного
Бывшего: времени тот поворотом
Был разорен, но вновь нажил свое.

9. Печали купеческие

Нэп[16] – благодатное прибыли время!
Свободный от гильдии, бывший купец
Став нэпманом[17] нес в себе гордое племя,
Какому Октябрь задумал конец.
В Москве тогда много людей богатело.
Не всякому ноша легла по плечу
Достатка: от прибыли сердце черствело,
Ум изменял иной раз богачу.
В слепом упоении легкой наживой
Терялась мораль. И тем больше Матвей
Ценил уклад дома степенный, старинный,
В какой занесен был судьбою своей.
Дом был невелик для купца. Вся прислуга
В пристройке жила. Матвей кучером стал.
Год прослужил. Любит труд, не пьянчуга,
Грамотный, – скоро хозяин узнал.
Через год службы Матвея поставил
Конюхом старшим: в надзор поручил
Большие конюшни свои – чтоб исправен
Уход лошадям был; с тех пор тот следил.
(На лошадях все товары возили
В ту пору.) Доволен был службой Матвей,
А что уважительно с ним говорили,
Едва ли не платы хорошей важней.
Ключи от конюшен хранил и запасов
Для лошадей. На храненье потом
Вручили ключи и от прочих припасов –
Вроде завхоза вдруг сделался он.
Бывало, что ездил по порученьям.
Когда-то с усмешкой считал про себя,
Что каждый богач жизнь дари́т развлеченьям.
Теперь знал, что стоит богатство труда.
Горькую барина чувствовал долю.
Бывший купец новый строй не любил,
Помня свое разоренье былое;
Но нужные связи легко заводил.
Известен был тем, что единого взгляда
Было довольно обычно ему
На человека, чтоб знать, кому надо
Верить, кого – обходить за версту.
Люди надежные только служили
Поэтому. «Барин, – однажды Матвей
Решил упредить, – вы немало нажили,
Вам за границу б уехать скорей.