Вера

В кафе мы просидели до вечера, и водитель уже несколько раз напомнил сообщениями, что необходимо возвращаться домой. Видела его в окне, нервно расхаживающего перед автомобилем, оценивающего границы дозволенного для возврата игрушки хозяина в темницу. Мне было плевать, насколько сильно взбесится Борис, не застав меня суетящейся в столовой, когда вернётся.

В данный момент душу сковала такая тяжесть, что единственным желанием стало закрыться в тёмной комнате, заткнуть уши и вылить всю эту боль через удушливые слёзы, рыдая и вырывая волосы. Все эти годы я старалась дистанцироваться от семьи, от сестёр, боясь окунуть в свою грязь, и сейчас всё оказалось до ужаса глупым. Потеряла кучу времени, отняла его у нас, не жила проблемами и радостями девчонок, отняла у самой себя огромную частицу любви.

Надя-Надюша. Как такое могло случиться? За что она так наказана? Видно, не зря говорят, что грехи отцов падут на детей, и мы погрязли в камнепаде расплаты за делишки Белова. Больно, несправедливо, но так распорядилась судьба, что недавно лишила меня продолжения рода.

– Вера Михайловна, вам следует немедленно вернуться домой, – не вытерпел мой игнор водитель и подошёл к столу. – Борис Маркович будет волноваться.

Подняла голову и столкнулась с сочувствующим взглядом. Волновался? Переживал? Беспокоился обо мне? Не похоже было, что Юрий трясётся над своей шкурой, что-то мерцало в его глазах. Что-то похожее на человечность. Выйдя замуж, я перестала замечать столь нужное качество в людях, отличающее разумное существо от животных инстинктов. Прислуга закостенела, оценив деньги и безопасность дороже сострадания, партнёры мужа потеряли его, обгоняя друг друга в забеге за властью.

– Через пять минут поедем, – устало вздохнула, беспомощно сжимая кулаки. Он кивнул и молча вышел, а я никак не могла поднять себя со стула, не могла пошевелиться и проститься с сёстрами, не могла заставить себя вернуться в свой склеп, гниющий с каждым днём всё больше.

– Езжай, Вер, – коснулась моей руки Надя. – Тебе нельзя сейчас злить урода Уварова, раз решилась сбежать.

Она во всём была права. Боря мог пойти на говно, наказать, ограничить в передвижение и в средствах, а мне предстояло постараться вдвойне, раз планы на будущее так резко поменялись. Необходимо было позаботиться о себе, о Любаше с малышом и узнать всё о болезни Надюши, разведать все способы помочь ей. Не могла я поверить её словам и безнадёжному заключению врачей. Должен быть шанс, сколько бы он не стоил. А деньги? Борис раскошелится, не догадываясь об этом. Он задолжал мне за сломанную жизнь, за поруганную молодость, за очерствевшее сердце.

Странно, но в такие моменты почему-то воскресает надежда, даже если она давно похоронена под слоями цинизма и неверия. Столкнувшись на пороге с горькой бедой, привычный мир делает кувырок, переворачиваясь с ног на голову. Агностик идёт в церковь и часами стоит под сводом, атеист шепчет молитву, обещая начать верить, пантеист сбивает колени, стоя напротив иконостаса. И над всем этим парит надежда получить свой кусочек чуда, который спасёт, не даст случиться самому страшному.

Попрощалась с девчонками и поехала домой. Впереди ждал ужин, унизительные игры, а за ними тишина, укрытая темнотой, расползающейся из углов. Самое отвратное время раньше, когда не могла отмыться от грязи, а в спальне стоял тошнотворный смрад извращённого секса, и так необходимое сейчас для того, чтобы продумать шаги, разработать план и выстроить каждый его пункт. Уваров ошибок не прощал и карал жестоко, со вкусом.

Юра снова гнал, нервничал, кидал опасливые взгляды и каждую минуту смотрел на часы, будто от этого остановится стрелка, а может и сразу движение земли. Молодой ещё, глупый, не стреляный. Не бывает волшебства. Не в мясорубке Уварова. Как бы он не рвал сцепление и не стёсывал резину об асфальт, раньше Бори вернуться не вышло. Мы тормозили у крыльца, а его водитель как раз загонял транспорт в гараж.