Я стукнулась головой о спинку сиденья. Снаружи, за окном моего прохладного вагона, медленно тянулся знойный пейзаж. Какая же я идиотка! Теперь меня высадят из поезда на эту жару в милях от бассейна в Лоуэлле.

Я нащупала телефон. Мои пальцы слишком сильно дрожали, чтобы позвонить.

– Дживс! – прошипела я. – Позвони Деклану Дойлу. – Когда я произнесла вслух папино имя, мне стало чуточку лучше.

– Нет проблем. Вам нужен офис Деклана Дойла или его сотовый телефон?

Я поморщилась. Дживс всюду вставлял американские словечки.

– Офис.

Не важно, что в Дублине было уже больше девяти часов вечера. Папа работал даже дольше мамы. Он должен был приехать к нам, как только закончит с делами на работе, может быть, к сентябрю. Папа уверял, что это точно будет сентябрь. Я же предпочитала говорить «может быть». На случай, если этого не произойдёт.

В моих наушниках раздался сигнал вай-фая, когда поезд проезжал мимо массачусетских лесов и болот: повсюду были только деревья и камыш. Господи, пусть папа придумает, что мне делать!

– Вы позвонили в офис Деклана Дойла в лабораторию искусственного интеллекта Университетского колледжа Дублина. Пожалуйста, оставьте сообщение. По вопросам научно-технического обмена обращайтесь к доктору Кэтрин Дойл из Бостонской лаборатории робототехники Массачусетского технологического института.

Папа каждый день работал до десяти вечера. Где же он?

– Папа, это я… – я запнулась.

Его коллеги всё услышат, и просьба о помощи будет звучать так же глупо, как я сейчас себя чувствовала. Внезапно я вспомнила вонючий жидкий «Тайд», с бульканьем вливающийся в стиральную машину.

– Ты не мог бы привезти «Сёрф», когда приедешь? Или прислать по почте, если получится…

Раздался какой-то шорох, и я услышала сдавленный папин голос.

– «Сёрф»? Ты имеешь в виду стиральный порошок?

У меня сжался желудок. Папа увидел, что это я звоню, и всё равно вывел звонок на экран. У меня могут быть неприятности. У меня они и так уже были: меня вот-вот вышвырнут из поезда без цента в кармане.

– Забудь, пап! Не хочу тебе мешать. – Пусть возвращается к работе, раз ему так этого хочется.

– Погоди минутку! У тебя какой-то грустный голос, детка. Всё в порядке? – Папин голос, тёплый и спокойный, наполнил мои наушники, и я с отвращением поняла, что у меня снова сжалось горло.

Стыд, обжигавший меня, когда Зара с Марой преследовали меня и смеялись над моими испачканными подливкой ногами, снова вернулся, и к глазам подступили слёзы.

– Что бы ни случилось, – продолжал папа, – ты можешь всё мне рассказать.

Проблема с забытым кошельком улетучилась, и я была готова всё рассказать папе. На экране телефона светилось его фото: подстриженная бородка, тёмно-синие глаза, как у меня.

Внезапно я вновь стала четырёхлетней девочкой, которая дурачилась на рабочем столе в папиной лаборатории рядом с его первым примитивным роботом. Папины серьёзные глаза встретились с моими. Папина машина не такая умная, как ты, Поросёнок. Ты намного умнее. Поможешь папе её обучить?

Я смотрела на папино фото и пыталась найти слова.

– В школе есть одна девочка. – Моё горло сжалось, но я продолжала: – Она… – Снова раздался шорох и хлопок, а потом бормотание: папа с кем-то разговаривал.

Я с трудом перевела дыхание.

– Прости, – произнёс он минуту спустя. – Я внимательно тебя слушаю, Рошин.

– Мне пора.

– Погоди…

– Дживс, закончи звонок.

В наушниках раздался сигнал отбоя, и я выдернула их.

Почувствовав на своём плече руку кондуктора, я так сильно подскочила, что, похоже, напугала его. У него было широкое доброе лицо, и он жестом попросил меня следовать за ним. Спотыкаясь, я пошла по качающемуся вагону. За окнами леса уступили место промышленным зданиям. Их бетонные стены были исписаны граффити, окна закрыты металлическими решётками.