Когда город город погружается в темноту, мы покидаем «насиженное» место и неспешно дислоцируемся в нижнюю парковую зону, расположенную неподалёку от цветомузыкального фонтана, по пути заказав еду на вынос. Пройдя с десяток метров вдоль ламповой аллеи, располагаемся на одной из редких лавочек под ветвями векового кедра и любуемся с Ником красивыми переливами воды.

– Парк кажется заброшенным, – прерываю, ставшую уже более или менее привычной тишину.

– Он просто давно не реставрирован. Санаторий, которому принадлежит этот закуток и ближайшая к нему территория, летом регулярно используется. Чаще всего для проведения развлекательных мероприятий для гостей.

– Ты тут часто бываешь? – интересуюсь, повернувшись к собеседнику лицом. Он дожевывает огромный длинный сэндвич и запивает его давно остывшим кофе.

– Не сказал бы, – продолжает, вытирая тыльной стороной ладони образовавшиеся усы. – Как-то раз оказался сторонним наблюдателем.

– И за чем конкретно наблюдал? – смотрю как дёргается моментально кадык на его горле.

– За танцем старичков на этом самом месте, – указывая пальцем на свободное пространство между лестницами.

– И что они танцевали? – усиливаю напор я. Мне интересно, врёт этот человек или нет. А самое главное, по какой причине мне хочется ему верить.

– Жизнь, – пожимает плечами и поправляет почти упавшую за спину спортивную толстовку серого цвета.

– И как? – искренне не понимаю я. В головке сотни вопросов одного и того же содержания. Почему он говорит постоянно загадками?

– А ты как думаешь? – спрашивает, продолжая ловить пустоту. Его внимание привлекает вышедшая внезапно из строя струя.

– Не корректно отвечать вопросом на вопрос, – ставлю в известность. Никогда прежде не замечала в себе такой прыти. Но с ним почему-то хочется общаться на равных.

– Давай запишем видео, как мы танцуем с тобой под музыку, – Баритон внезапно встаёт с места, делает пару шагов к фонтану, а после, развернувшись на пятках, идет обратно, смывая меня волной из ниоткуда взявшегося энтузиазма. – А потом обсудим, видно ли в наших движениях жизнь.

– А можно я не буду участвовать? – с мольбой смотрю в глаза, которые в свете ночного неба превратились в самые глубокие океанские впадины на земле. Перед такой властью трудно устоять, даже если хочешь сказать «нет».

– Нельзя, – отрезает деловито мучитель и начинает копаться в моём, «любезно» одолженном телефоне, опустив голову. Прервавшись на мгновение, поднимает подбородок обратно и продолжает, – считай это экспериментом.

– И для чего он? – проявляю львиную долю возмущения, не обращая внимания на возглас уязвленного инстинкта самосохранения, молящего сберечь остатки здравомыслия в своей и без того еще мутной от употребляемых месяцами лекарств голове.

– Мы оба приняли решение примерить на себя новые роли, – припоминает Ник, развязывая своеобразный узел на своей кофте. – И, кстати, потом как-нибудь сможешь сравнить себя прошлую с собой настоящей, – кладёт кофту на лавочку рядом со мной. После принимается за телефон, минут пять сооружая из шишек и сломанных веток самодельный держатель для неожиданной съемки. Включает запись, попутно выбирая нужную мелодию.

– Я не умею танцевать, – признаюсь, нагибаясь к уху, чтобы собеседник услышал. Не орать же на всё улицу о своём невежестве.

– Танцуй сердцем, – легко и непринужденно Ник прерывает мои жалкие попытки самобичевания, приподнимается с карточек, и начинает двигаться спиной на меня. Мы чудом не ударяемся друг о друга.

– Ты не сдаёшься? – смотрю на него я, пока он выкручивает волны в разные стороны, подзывая меня присоединиться. Неожиданно притянув меня за руки, шепчет: