– Можно, я вас буду называть тётя Катя? – спросил Костя, когда мы зашли в дом.

– Зови, чего уж, – смутившись и как-то сразу подобрев, осмотрев его с ног до головы, сказала мама и, оправившись от смущения, серьёзно добавила: – Во, Юрка, видишь, как городской да грамотный человек разговаривает? Ты, оболтус, у него учись. А то будешь… – махнув в сторону шаньдунца, – как этот, бригадир.

– Ну да, ну да, – поспешил согласиться ничего не понимающий Ван. Он был рад, что так легко смог устроить учителя, о приезде которого звонили из укома партии!

– Юрка, ты спроси-ка у него, где лянпяо, которые он вчера посулил, – повернулась к бригадиру мать, и сама же строго спросила его: – Лянпяо цзай наэр?5 Чем человека-то кормить будем?

– А, лянпяо, лянпяо, – заулыбался Ван, доставая талоны на зерно и масло. – Конечно же, я принёс. Сейчас вот по другим домам пойду. Всем всё и раздам. Аж десять студентов с собой привёз уважаемый учитель. Всех устрою, всем создам условия для прохождения обучения.

Уже темнело, когда с поля вернулся отец, а вслед за ним и Лиза, моя сестра. Так как коммуна выдала нам карточки на питание постояльца, мать пригласила Костю питаться вместе с нами за одним столом, чему он, конечно же, очень обрадовался.

– Столоваться, если хошь, с нами будешь. А то сам кашеварь как угодно, не принуждаем, – нахмурив для важности брови, сказала мать.

– А? Что вместе? Извините, я не понял.

– Юрка, переведи ему. Вот напасть-то!

– А «вот напасть-то» тоже переводить или чё? – спросил я, быстро переведя Косте сказанное матерью.

– А ну быстро беги луку сорви… совсем уж сдурел, все мозги проиграл! – хлестнула меня мать посудным полотенцем, попавшимся ей под руку.

На ужин была жареная картошка, хлеб, лук и два больших солёных огурца. Особенно рад постояльцу был отец. «Мать, достань там ляна два гаоляновой, отметим приезд уважаемого учителя Юя. А завтра купим-ка свининки в кооперативе и ещё раз отметим», – потирал он руки, садясь за стол и ставя лампу посреди стола. Мать что-то для виду ворчала, раскладывая хлеб и стаканы для чая по столу, но всем было понятно, что Костя пришёлся по душе, гостю были рады. Даже Лиза – и та почему-то переоделась в выходное платье и молча сидела за столом.

После ужина я повёл нашего постояльца в школу, в которой летом всегда собиралась молодёжь и куда должны были прийти все десять студентов-практикантов. Клубом заведовал, вернее, ключи от дверей школы всегда держал при себе школьный учитель Гришка Хромов, ещё преподававший в четырёх классах русской школы. Мой отец почему-то решил, что с отъездом советских и русских эмигрантов в русской школе отпала надобность, и последний год я уже ходил в китайский класс. Григорий Фёдорович для меня сразу стал Гришкой, как его все в деревне звали. Вернее, я больше не называл его Григорием Фёдоровичем, но так и не смог назвать его Гришкой. Я его уважал. Гришка был не только моим бывшим учителем, чьи уроки русского, географии и истории мне очень нравились, он был нашим деревенским затейником. Он всегда был весел, хорошо писал и читал по-русски. А так как он окончил советскую шестилетку, его и поставили учителем за неимением других. Гришка гордился своим назначением и окладом в 85 юаней в месяц, огромные деньги по тем временам. Он хорошо пел и играл на гармони. До отъезда русских из деревни он был самым главным деревенским гармонистом, и каждый считал за честь угостить Григория у себя дома. Свадьба ли, рождение ли ребёнка – школьный учитель Хромов был желанным гостем. С отъездом русских клуб по вечерам больше не открывали, теперь здесь в основном проводились коммунные собрания. И лишь иногда, летом и по праздникам, проводили танцы для оставшейся молодёжи из смешанных семей да тех немногих русских, как семья Хромовых, которые то ли ещё не определились, куда уезжать, то ли уже ждали виз в Австралию и поэтому ещё жили в деревне. Без русских популярность Гришки немного сошла на нет, но, несмотря на молодость, он всё равно оставался одним из уважаемых жителей деревни: многие дома стояли пустыми, и по его инициативе молодёжь чаще начала собираться на танцы в пустующих домах, чем в здании школы. Гришка всем говорил, что он «жалает выехать на целину», но отец его, дряхлый и вредный старик-старовер в казацких штанах с жёлтыми лампасами, советской армейской гимнастёрке, казацкой же фуражке с жёлтым околышем