А Клейст только немного качнулся, и не подумав вставать.

– Не надо его трогать, – посоветовал он. – Пусть так и лежит…

Согнувшийся Водак вывернул снизу набрякшие кровью щеки.

– Ты хоть знаешь, Вольдемар, что по законам военного положения я могу тебя расстрелять? Неисполнение приказа старшего по званию…

– О господи, – по-моему, нисколько не испугавшись, сказал Клейст.

– Вольдемар, я тебя очень прошу…

– Ты ведь покойник, Водак, только ты пока об этом не знаешь…

– Вольдемар!

– Не надо на меня кричать.

– А я думал, что руканы в одиночку не ходят, – поспешно сказал я.

– Мало ли что ты думал. – Водак, не остыв еще от неприятного столкновения, поддел руки под камень и захрипел от тяжести. – Давай-давай… Думал он, видите ли… Поднимай…

Вдвоем мы отвалили треснувшую плиту. Разломился прут арматуры, вжикнула выскочившая на свободу железная сетка. Я никогда раньше не видел руканов так близко. Он лежал, ужасно вывернув шею и прижимая синюшное ухо к плечу. Надбровные дуги выдавались вперед. Белые собачьи клыки, пересекая мякоть, впивались в губы. Вместо груди у него была жутковатая каша: шерсть, трепетание мышц, обломки голубоватых, чистых костей. И на все это толчками выплескивалась из артерий творожистая, белая комковатая жидкость, похожая на свернувшееся молоко.

Водак весьма настойчиво совал мне в руки аптечку.

– Я не могу, – умоляюще сказал я. – Я же не врач. Я – обычный патоморфолог. Я в жизни никого не лечил. И я не хочу сойти с ума. Это же – рукан.

– Как старший по званию… – яростно проскрипел Водак.

Я отчаянно замотал головой.

Мяуканье вдруг оборвалось. Творожистая белая жидкость точно иссякла. Рукан дернулся и закостенел, вцепившись в голени скрюченными ладонями.

Ужасно длинные у него были конечности.

– Готов, – снова располагаясь в кресле, резюмировал Клейст.

Гортанные крики команды донеслись с площади. Опять хлопнул выстрел. Пуля ударила в потолок.

– Только не высовывайся, – быстро предупредил Водак.

Офицер в высокой фуражке махал направо-налево перчаткой. Солдаты строились, оставив котелки у кухни. Шеренга растянулась, по-видимому, на четыре шага и, поколебавшись, развернутая невидимой осью, двинулась в нашу сторону. Каски – свирепо надвинуты, автоматы, изготовленные к стрельбе, – выставлены от груди.

– Все правильно, – процедил Водак. – Я тоже бы на их месте прочесал комплекс, чтобы обеспечить себе тылы.

Он вдруг звонко чихнул, порвав подсыхающую щеку. Достал из кармана платок и прижал к порезу.

– И что будет? – нервно поинтересовался я.

– Ничего не будет. Видел, что они сделали с ранеными?

– Видел…

– Тогда чего спрашиваешь?

– А когда можно ждать ваших?

Водак пошевелил толстыми вывороченными губами – считал.

– Часа, полагаю, через четыре.

Я тихо присвистнул и тут же закашлялся известковой пылью.

– Неужели так долго?

– А ты как думал? – рассудительно сказал Водак. – Если они добрались сюда, значит Комитет, по крайней мере его оперативный узел, блокирован. Или потерял управление, что для нас нисколько не лучше. Представляю, какой там сейчас винегрет. Странно, что нас не предупредили, хотя бы по аварийной связи. Наверное, они положили радиоковер на весь сектор. Но все равно, пока разберутся, пока перебросят сюда войска – нужно не менее трех батальонов, желательно с вертолетами, – пока решат, кто командует, пока согласуют эти перемещения на всех уровнях… Четыре часа – это еще оптимальное время… Если, конечно, эти не обстреляют, например, Зону Информации или Чистилище…

Он пошел вдоль стеллажей с реактивами, читая желтые этикетки.

– Не посмеют, – в спину ему растерянно сказал я.