Сквозь затуманившееся сознание Рейчел донёсся смысл обрывочных фраз отца. Джеймс даже не понял, что она сейчас была здесь. Он говорил о ней – жалел, что дочери придётся остаться одной и некому будет позаботиться о ней. Будто это было единственным, что стоило его жизни и здоровья…

И её прорвало. Рейчел кинулась к нему, отчаянно убеждая, что всё у них будет хорошо. Его слова звучали так, словно отец уже не рассчитывал жить дальше, и она с трудом сдерживала подступающие слёзы.

До Джеймса оказалось почти невозможно достучаться. Он продолжал бормотать бессвязные сожаления, чуть ли не хороня себя на словах. От этого становилось всё более жутко. Безутешность пропитывала воздух. Рейчел вдыхала её.

Попытки хоть как-то сгладить его настрой не венчались успехом. Становилось лишь хуже – отец умолк. То ли заснул, то ли утомился. Глаза были закрыты, дыхание едва различимо.

От суетящихся в комнате слуг и врачей Рейчел узнала, что произошло. Джеймса сбила несущаяся вперёд карета. Вина была не его. Он шёл не на транспортном пути. Просто кто-то спешил так, будто удирал от чего-то ужасного, не видя перед собой ничего. И это почти стоило её отцу жизни…

Рейчел хотела верить, что было это «почти». Хотя врачи скептически относились к возможности успешного лечения. Они пытались преподнести это как можно мягче, но всё было ясно без слов. И по взглядам, и по тщательно подбираемым фразам, и по краткому описанию травм, полученных Джеймсом.

Коротко переговорив с ними, Рейчел уже собралась снова кинуться к отцу, но её вдруг остановили. Дэвид безмолвно перехватил её, отведя в сторону. Хотя объяснения и не потребовались. Рейчел лишь на секунду бросила на него растерянный взгляд, как обратила внимание, что её отца просто выводили. Похоже, врачи не собирались тут ночевать, а Джеймсу был необходим постоянный присмотр.

Рейчел обеспокоенно заметалась по комнате. Конечно, всё было логично: наблюдение должно было проводиться знающими людьми. Дочь при всём желании не могла обеспечить отцу необходимую заботу. Как и прислуга Дэвида, не говоря уж о нём самом.

Но, даже сознавая это, Рейчел не была готова прощаться на неопределённый срок. В голове не укладывалось. В висках зашумело.

Мало понимая свои действия, Рейчел кинулась к Дэвиду, который с непроницаемым лицом наблюдал за происходящим.

– Я могу пойти с ним?

Непонятно почему, но она просила. Впервые в жизни.

Да, Рейчел боялась, как никогда, но вряд ли это объясняло охватившую вдруг робость перед хозяином дома. Она почему-то не могла пойти наперекор ему. Только не сейчас.

Ей нужно его разрешение.

Казалось, Дэвид и не удивился непривычной мягкости в её голосе и молящем взгляде. Остался равнодушным.

– Нет, уже поздно, – твёрдо возразил он. – Будьте дома. Я провожу их.

Его непреклонность задевала, но слова напомнили Рейчел о причине. Дэвид чуть ли не в первый день велел ей не выходить позже семи. Сейчас уже почти десять вечера.

– Пожалуйста… – глядя ему в глаза, отчаянно и страдальчески проговорила она. Единственный раз в жизни Рейчел была готова даже унизиться, чтобы добиться нужного. – Умоляю вас. Я помню про ваш наказ о том, чтобы быть дома не позже семи, но сейчас это необходимость!

Чем дольше Дэвид сохранял суровое молчание и невозмутимость во взгляде, тем сильнее она распалялась, не теряя надежды достучаться до него:

– Я клянусь вам, если вы позволите мне пойти с вами, я больше никогда и ни в чём не буду вам перечить. Я буду во всём вас слушаться. Я…

– Этот разговор бессмыслен, – резко и строго перебил Дэвид. – Вы никуда не пойдёте.

Секундное замешательство от безжалостного и категоричного отказа на её искреннюю мольбу быстро вытеснилось настойчивым стремлением добиться желаемого. Это была необходимость. Ничто не могло преодолеть её.